— Нигматулин сопротивлялся?
— Нет.
— Вы отдавали себе отчет в том, что происходит?
Долгая пауза. Следует ответ:
— Я верил в Абая. Он гуру. В учителе нельзя сомневаться, иначе все учение насмар-ку. Гуру знает что делает. Я думал, что он не допустит непоправимого.
— Придайте, пожалуйста, манекену позу, в которой находился Нигматулин…
У двери на полу — диковатая, величиной с нормальную женщину, кукла в тренировоч-ных штанах, видавшем виде сатиновом халате, прошивной белокурый парик ее растре-пан. Это идея Норкунаса — заимствовать для следственного действия манекен на шарни-рах в Службе спасения на водах.
— Руками он прикрывал лицо…
— Покажите, как вы наносили удары…
Каратист показывает. Нехотя, медленной, вялой рукой.
— Ногами тоже били?
— Да. Но мы сняли обувь…
— Абай тоже?
— Все, кроме Абая. Он не снял ни пальто, ни перчаток. Ходил, засунув руки в карма-ны.
— Он тоже наносил удары ногой?
— Да. Талгат уже лежал неподвижно… И вдруг… — Теперь он словно отрывает каждое слово от сердца. — Абай разбежался и ударил… Как по мячу. И тут все поняли. Это убий-ство. Хозяева бросились из комнаты…
Те же вопросы Норкунас задал перед тем и организатору преступления во вновь отстроенном, как мне показалось, следственном изоляторе УКГБ по Литовской ССР, где в то время находился Абай.
Красивый, с приятным несколько высокомерным спокойным лицом азиат кутался в куртку — в тот день с утра помыл голову, боялся простудиться. Волубаев отвечал уклон-чиво — «забыл», «не знаю»… Закон бессилен против уловок этого типа. Отвергнуть их в состоянии, пожалуй, мог бы только суд присяжных…
— Но вы наносили удары Нигматулину? — Спрашивает Норкунас.
Но Абая так просто не возьмешь. Гуру не испытывает ни стыда, ни раскаяния.
— Не помню. Я уже сказал.
— А кто находился рядом с вами?
— Не заметил.
— Может, Мирза?
— Не знаю. Я плохо чувствовал себя весь вечер и ночью тоже. Принимал таблетки… — Абай косится на окно, оттуда беспрестанно доносятся гудки машин-совсем близко оживленный перекресток. — Ничего не могу сказать…
Остальные обвиняемые откровеннее своего гуру.
Важняк допрашивает их в старой неблагоустроенной тюрьме «Лукишкес», построен-ной еще при русских царях.
Наполненный стуком, громкими криками арестантов, лязганьем металла следст-венный изолятор производит гнетущее впечатление на посетителей, что же должны чувствовать в нем подследственные…
Я сужу по Мирзе. Маленький запуганный человечек…. Уголовники быстро просекли, что их сокамерник — обычный сельский дурачок, необладающий никакими исключитель-ными способностями. В камере над ним постоянно и довольно зло подшучивают.