— Слушай, а ты успеешь выздороветь к приезду нового герцога? — прервал его размышления Тай.
— А когда он приезжает?
Борнус и Тай снисходительно переглянулись.
— И в какой дыре ты торчал все это время? Всем уже давно известно, что он приезжает на день Пречистого Владетеля Фараила.
Грон наморщил лоб:
— Так это ж через седмицу!
— Ну да.
Грон насупился:
— Не знаю, может, и успею, но, наверное, вряд ли.
Тай разочарованно покачал головой:
— Жалко… говорят, Владетель пожаловал ему целую сотню Безымянных.
— Насовсем?! — изумился Грон.
Безымянные считались личными слугами Владетеля. Насколько Грону удалось раскопать в памяти Собола, они были чем-то вроде зомби, но не мертвыми, а живыми. Люди, из которых каким-то непостижимым образом удалили их личность, индивидуальность. Они были чрезвычайно послушны, великолепно обучаемы, слабо чувствительны к боли, что делало их изумительными слугами, совершенными воинами, но вот только назвать их людьми никто бы не осмелился…
— Ты что, совсем того? — удивился Тай. — На время коронации. А то у нас тут ходили слухи, что нового герцога не очень-то и жалуют.
— Не очень-то… — фыркнул Борнус, — скажешь тоже. Все просто терпеть его не могут. Половина стражи уже расчет попросила. Тавга, Журия и Бону домой поотзывали. Да и среди девчонок-фрейлин тоже целый переполох.
Вечером, уже лежа в постели, Грон вновь перебрал в уме свои ближайшие и дальнейшие планы. Составил он их на следующий день после того, как очнулся в теле Собола ад Градана. Во-первых, ему предстояло выжить, во-вторых, занять в этом мире некое довольно спокойное место, и в-третьих, отыскать Белый Шлем. Если уж судьба так распорядилась, заканчивать свое существование в этом, на его взгляд, не слишком-то гостеприимном мире как-то не хотелось. Любопытно было дойти до конца того, что можно было условно назвать дорогой Белых Шлемов, и посмотреть, что там окажется. Но вновь взваливать себе на плечи непосильную задачу изменения этого мира он не собирался. Пусть в этом все идет так, как идет…
Буря разразилась на следующий день, когда мастре Эшлиронт добрался-таки до его спальни. Увидев, что ступня юного пажа теперь смотрит туда, куда ей и положено смотреть, он закатил бурный скандал, грозя ослушнику всеми мыслимыми карами. Однако подостыв, он осмотрел его ногу и, поджав губы, признал, что, в общем, так совсем не хуже. А когда Грон подольстился к лекарю, заявив, что все это время усердно пил его снадобья и совершенно не сомневается, что именно они, а отнюдь не костоправ, и послужили благотворному изменению его состояния, мастре Эшлиронт даже немного сменил гнев на милость. И выдал ослушнику еще один флакон собственного зелья. Который Грон, едва за мастре Эшлиронтом закрылась дверь, благополучно отправил за окно вслед за первыми тремя.