— Ты прав, Шокарев: можно, но трудно, ох, как трудно! А я нашел. Нашел и упустил. Почему мне так не везет с женщинами, а? Ну скажи. Может быть, со стороны виднее. Что во мне такого демонического?
— Ничего демонического в тебе нет, чудак ты этакий. Просто ты еще молод и не умеешь обращаться с девушками.
— А ты умеешь?
— Нет.
Леська вонзился зубами в грушу, не отрывая глаз от Шокарева.
— Почему ты не женишься?
— Потому что не могу влюбиться.
— А почему не можешь?
— Потому что, если девушка отвечает мне взаимностью, меня одолевает мысль, будто ей нужны мои миллионы.
— Володя! — жарко воскликнул вдруг Леська.— Женись на Мусе Волковой! Она такая несчастная…
— Ну, знаешь ли, это уже слишком. Любовь не филантропия.
— А почему великий Мечников женился на своей чахоточной ученице только потому, что она была несчастной?
— Вот и спроси у Мечникова.
Они рассмеялись.
— А ты помнишь, Володя, вопрос Муси: в чем мы видим смысл жизни?
— Помню.
— А ведь ты тогда не ответил. Отшутился.
— Как тебе сказать… Я считаю, что жизнь лишена всякого смысла. Люди рождаются не для чего-либо. Это не оловянные солдатики. Рождаются они потому, что их родили,— вот и все. А мы сами напридумываем всякие-разные смыслы и носимся с этой пустой мистикой, как дурак с писаной торбой.
— Эх, Володя, Володя… Зачем ты так себя обедняешь? Ведь ты же чудесный человек! Где-то у Герцена я прочитал такую мысль: «В конце концов в каждом человеке доходишь до его горизонта». Согласен. Но не могу согласиться с тем убогим горизонтом, которым ты почему-то щеголяешь, хотя ты абсолютно не циник. Ты оказался способным хлопотать за моего Андрона, хотя он хотел реквизировать твою шхуну. Больше того: ты поднялся до такой нравственной высоты, что подарил Евпатории целый пароход с пшеницей. Не знаю, кто бы из наших толстосумов пошел на этот шаг. Значит, как личность ты явление незаурядное. Но… тебя душат твои миллионы! — кричал Леська, размахивая недоеденной грушей.— Твои миллионы сделали тебя совершенно неспособным к труду. Они внушили тебе, что на тебя всю жизнь будут работать другие. А по какому праву? Ты задумывался когда-нибудь над этим? Твой отец всеми правдами и неправдами наковал состояние. Из него жали соки, а потом он и сам стал выжимать соки. Но у него хоть молодость была. А у тебя? Разве у тебя есть молодость? Только и дела, что шкуру свою спасать.
— Легче, легче, Елисей. Ты что-то уж очень.
— Ничего не очень. Скажи мне, что ты в жизни любишь? Науку, искусство, женщин, вино? Деньги, наконец? Ничуть не бывало. Ты ко всему равнодушен. Как можно так жить?