не могу эту халупу рядом с нашей прекрасной виллой. Ну, за что это нам? Все смеются. Неужели в Крыму не найдется власти на этого ужасного старика?
— Но почему ужасного?
— Потому что ужасного! — с апломбом ответила Розия.
— И ничего не ужасного. Он очень милый старик.
— Что значит «милый старик»?
— Да, да, милый. Он хороший, он честный.
— Подумаешь, честный! Все честные!
Но Гульнара уже выскочила из-за стола и понеслась к злополучной хибарке.
— Авелла! — послышался чей-то призыв.
Гульнара остановилась: у ворот стояли Володя Шокарев и Сима Гринбах.
— Леська дома?
— Не знаю. Кажется, нет.
Юноши подошли ближе.
— Вот какое дело,— сказал Гринбах.— Леська вчера в классе не был, а есть новость.
— Какая?
— Бал в женской гимназии.
— Ну? А младших пустят?
— Не думаю,— улыбнулся Гринбах.— Только с шестого класса. Как всегда. Позвольте вам представить моего друга: Володя — Красное Солнышко, он же Шокарев, сын богатых, но честных родителей.
— Очень приятно.
— А теперь он познакомит меня с вами.
Этот пошлый прием уличных донжуанов показался Гульнаре необычайно остроумным. Она засмеялась и уже весело поглядела на Гринбаха.
У Шокарева в руках отливал багряным глянцем футляр зернистой кожи.
— Что это у вас? — спросила Гульнара.
— Корнет-а-пистон. Труба такая. Перед балом дадут концерт, так вот Леське поручили сыграть песню Леля.
— Кого-кого?
— Леля.
— Это из «Снегурочки» Римского-Корсакова,— сказал Гринбах.— Знаете? «Туча со громом сговаривалась». Я ему и ноты принес.
— Ну, давайте сюда. Передам.
Гульнара поднесла к губам корнет и, раздув щеки, сильно дунула в мундштук. Труба хрюкнула поросенком. Все засмеялись.
— Это мой инструмент. Собственный,— сообщил Шокарев.
— Собственный? Значит, вы играете? Почему ж тогда Леська, а не вы приглашены на концерт?
Шокарев смутился еще больше:
— Потому что Леська играет хорошо, а я плохо.
— А с какой стати Шокареву играть хорошо? — засмеялся Гринбах.— У его отца пятнадцать миллионов.
— Ну и что же из этого?
— А то, что он все делает плохо, потому что ему ни к чему все делать хорошо, как нам, грешным.
— Самсон, перестань…— досадливо проворчал Шокарев.— Ты ведь знаешь, что это не так.
— Так, так! — чуть ли не закричал Гринбах.— Он очень способный парень, но ему не надо думать о том, кем он будет. Он все уже сделал, родившись сыном Шокарева, а не, допустим, Гринбаха или Бредихина.
— А я ведь догадалась родиться дочерью Булатова, и все-таки мне этого мало: я хочу быть знаменитой певицей.
— Браво! — зааплодировал Гринбах.— Вот, Володька, бери пример.
В лазоревом тумане возник силуэт человека, гребущего стоя.