Дрожащими пальцами она завязала тесемки на рубашке, чтобы прикрыть наготу, хотя толку в этом было мало, потому что мокрая ткань лишь подчеркивала то, что ей хотелось спрятать. Куэйд не отрывал глаз от ее груди, и Глория чувствовала, как еще сильнее затвердевают соски, поэтому, прикрывшись руками, она повернулась к нему спиной и бросилась прочь, - Мне надо одеться, - крикнула она, выскочив на берег и бросившись к лежавшему на траве платью.
На ней была только нижняя юбка, когда Куэйд вновь подошел к ней. Глория вся затрепетала, боясь, что, если он опять поцелует ее, она ни в чем не сможет ему отказать.
- Я не хочу, чтобы ты стыдилась себя, - сказал он, беря ее за худенькие плечи.
Оглядев ее всю, он нашел, что она прекрасна в любом наряде. Сверкающие голубые глаза были опущены долу, но он заставил ее поднять их, взяв ее за подбородок.
- А что же мне делать? - жалобно пролепетала она, не смея смотреть ему прямо в глаза теперь, когда она немножко пришла в себя. Он еще не надел рубашку и все так же хотел ее. Капли воды блестели на его коже и в черных волосах на груди. Голос у нее дрогнул. - Я была почти голая и позволила тебе...
- Замолчи, девочка, - он тихонько встряхнул ее, и черные волосы рассыпались у нее по плечам, щекоча ему руки. - Разве я не видел тебя всю, когда ты была маленькой?
Он улыбнулся, вспомнив, как она малышкой с кудрявыми волосенками плескалась в лохани, а потом, не ведая стыда, выскакивала из нее и бегала вокруг стола, пока мать не настигала ее с полотенцем в руках.
- Да, - ответила она, - но это было совсем другое. И теперь совсем другое.
- Правильно, - сказал он, надеясь рассмешить ее. - И должен заметить, что разница мне очень по душе. Ты женщина. Я мужчина. И сейчас все совсем другое. Что из этого может получиться, одному Богу известно.
- Ты смеешься надо мной.
Она отвернулась, чтобы он не увидел слезы у нее на глазах, и принялась торопливо одеваться.
- Нет, Глория Уоррен, - он вновь взял ее за плечи и повернул к себе лицом, желая, чтобы она выслушала его до конца. - Это ты смеешься надо мной. Два долгих года я бежал подальше отсюда, был в таких местах, где не ступала нога человека, охотился там, где никто еще не охотился, сотни раз подвергал свою жизнь смертельной опасности, чтобы забыть черноволосую девчонку, - он отпустил ее, чтобы опять не сорваться. - Да, девочка. Ты измучила меня. Извела меня. Лишила мою жизнь радости. Даже во сне ты не давала мне покоя, дразнила меня своей красотой, манила своими голубыми глазами. Ты была словно камень у меня на шее, хотя я любил этот камень, и звала меня в жизнь, которая совсем не по мне.