– Это была честь для меня, мастер Ловефелл. Всегда пожалуйста, только скажите, чем я могу вам послужить...
– Спасибо. – Инквизитор пожал ему руку и вышел из таверны.
Он не должен был предупреждать, чтобы Брандт держал рот на замке и никому не рассказывал об этой беседе. В конце концов, трактирщик когда-то учился в Академии Инквизиториума и знал, чего могут ожидать те, кто имеет слишком длинные языки и слишком большую склонность ими трепать.
«Значит, пришло время посетить «наших», как называл их Генри», – подумал Ловефелл. – «Время посмотреть, как выглядят документы по этому делу».
* * *
На этот раз инквизитор снова намеревался использовать письма, подтверждающие, что он является полномочным представителем епископа Хез-Хезрона, номинального главы всего Инквизиториума в Империи. Это давало Ловефеллу очень широкие полномочия, хотя, как он знал по опыту, эти полномочия следовало использовать очень умеренно. Местные инквизиторы не особенно любили посторонних, распоряжающихся на их территории, даже если эти посторонние располагали епископскими документами. Что ж, каждый руководитель местного отделения любил быть петухом на своём подворье и не хотел видеть другого петуха, взирающего на него без уважения. А кобленецкое подворье выглядело по-настоящему шикарно. Штаб-квартира Инквизиториума была построенным в форме подковы двухэтажным дворцом, внутренний двор которого окаймляла колоннада. Подкову замыкал железный украшенный забор, а от мощных ворот вела аллея, на которую свысока взирали статуи Апостолов. Ловефеллу никогда не нравилась пышность, которой славились некоторые местные отделения Святого Официума, особенно те, что находились в людных и богатых городах. Но он понимал, что такова историческая необходимость. Поражать. Подавлять. Источать блеск могущества. Случалось, однако, что богатство оказывало губительное влияние на эффективность и энтузиазм братьев-инквизиторов. Всё чаще они оказывались в близких отношениях с местными патрициями, участвовали в финансовых операциях и спекуляциях, занимались торговлей, приобретали владения, судились с арендаторами. И так далее, и так далее. Где-то во всём этом угасал простой, искренний дух первых инквизиторов, которые несли по всей земле стяг святой веры, не заботясь о том, есть ли чем прикрыть спину.
Руководителем Инквизиториума в Кобленце был Зигмунд Шонгауэр – старый, многоопытный инквизитор, славный тем, что много лет назад принимал участие в «лугдунских событиях», во время которых костры пылали день и ночь. Это он устроил огромное аутодафе на лугдунском рынке, где в течение одного вечера были сожжены почти двести почитателей сатаны. Но времена пылкой юности уже миновали, и Шонгауэр как глава кобленецких инквизиторов проявлял далеко идущую сдержанность в выдвижении обвинений. И даже выглядел он вполне добродушно с седой щетиной, покрывающей подбородок и щёки. Волосы на лице также частично заслоняли искорёженную шрамом верхнюю губу – след от удара камня, брошенного греховной рукой. Но Шонгауэр, несмотря на годы, прошедшие со времён, когда он распространял веру с горячей простотой, определённо не был ни мягким, ни добродушным человеком. Хотя, должно быть, огорчался, хорошо понимая, что его убрали на задний план, и в Кобленце он проводит что-то вроде почётной пенсии.