В доме хозяйничали какие-то старухи, родственницы Костандиса. Они громко разговаривали между собой и, должно быть, не подозревали, что молодой иноземец хорошо понимает их слова.
Из разговоров старух Филипп узнал, что отец и мать Эвдокии обвиняют Костандиса в том, что он дурно обращался с их дочерью, заставлял выполнять непосильную работу. Это не было правдой, но легко было понять родителей умершей: мало того, что они потеряли дочь, их раздражало и то, что зять остается сравнительно еще молодым и богатым вдовцом. Нападали они и на Марию, говорили, будто она дурно ухаживала за больной…
Близилось полнолуние. Филипп твердо решил поговорить наконец с Костандисом. Ему захотелось сделать это именно в полнолуние, он знал, как чтит полнолуние Мария!
Филипп намеревался поговорить с Костандисом утром, прежде чем тот уйдет в свою лавку.
Но на рассвете юношу разбудили громкие крики во дворе. Он поспешно оделся и вышел. Во дворе и за калиткой толпились крестьяне. Они шумели, окружив родителей Эвдокии, Костандиса и Марию. Отец покойной крепко держал Марию за руку. Костандис сдерживал разъяренную тещу, которая рвалась к Марии, растопырив пальцы, будто хотела исцарапать девушке лицо.
Мария стояла, выпрямившись, с выражением горделивости и деланного равнодушия.
— Вчера в полнолуние я пошла на старое кладбище! — выкрикивала мать Эвдокии. — Я видела мою дочь! Она мне все рассказала! Эта тварь, — она замахнулась на Марию, Костандис едва успел сдержать ее руку, — эта тварь всегда хотела, всегда желала смерти моей дочери! Злой дух обещал этой твари умертвить мою дочь! И вот она умерла, моя Эвдокия! Нет больше на свете моей доченьки! Я проклинаю тебя, гадкая тварь, проклинаю! Колдунья! Злая колдунья! Креста на ней нет!
Филипп увидел, как при этих словах девушка сильно задрожала. Он быстро, но спокойно прошел сквозь толпу и громко заговорил:
— Мария не сделала ничего дурного! Эта женщина ходила на кладбище, чтобы вызвать дух своей умершей дочери — поступок языческий, а не христианский! Она не имеет права обвинять девушку. Никто не повинен в смерти несчастной Эвдокии. Теперь же я обращаюсь к вашему односельчанину Костандису и в присутствии всех вас прошу у него руки его сестры!
На миг воцарилось молчание. Затем все снова зашумели.
Филипп поднял обе руки, жестом призывая к молчанию. Он и не ожидал, что его послушают так быстро.
— Костандис, я прошу руки твоей сестры, но отказываюсь от ее приданого! У меня достаточно денег!
Снова усилился шум. Плакала мать Эвдокии, но уже не смела тянуть ногти к лицу Марии.