- Я старше, чем выгляжу. Спасибо, госпожа. Храни вас Табо, - Йорвин поклонился хозяйке и зашагал по лестнице вниз.
- Надо похоронить его, - сказала Данель. - Сколько?
- Чего сколько? - спросил Кейн.
- Сколько возьмешь за свою работу? Ты ведь гробовщик?
- Не обижай меня Данель. Я, конечно, ублюдок, но ублюдок не конченный. Как я могу требовать деньги с вдовы моего лучшего друга?
- Кейн!
- Нет, и не проси. Я все сказал. К тому же ты помогла моему другу, а значит, помогла мне. Мы этого не забудем.
Данель села на кровать, где лежал ее муж и, роняя слезы, ласково погладила его бледное лицо.
- Как же я теперь без тебя? - сказала она, рыдая. Кейн подошел к ней и осторожно коснулся плеча.
- Держись, женщина. Я обо всем позабочусь. Похороны будут завтра.
Выйдя из дома Селиверста, Кейн попрощался с Йорвином, который, не теряя времени, уже раздувал огонь в горниле и подкладывал углей. Он работал в кимано на голое тело, несмотря на зиму. Перчатку Йорвин предпочел не снимать, дабы не светить своим клеймом.
Хитросплетение улиц вновь вывело Кейна на рыночную площадь. Пройдя мимо старой знакомой кедонейской табачной лавки, он вновь остановился. Любопытство ценителя взяло верх.
- Уговорил ты меня, милый мой. Давай-ка сюда свой филимгтон, - сказал Кейн кедонейцу.
- А-а-а, я зьнал, что вы верьнетесь. Вам ськолеко?
- Одну, - показал палец Кейн.
- На зьдоровье, госьподин, - оскалился табачник. - Восемь серебьрянных.
- Ой, барыга! Ой, барыга! - покачал головой Кейн, взяв сигару в зубы, выкладывая деньги на прилавок. Затем он поджег лучиной кончик сигары. Другой откусил и выплюнул.
- Ну как, нравися? - с улыбкой спросил торговец.
Кейн пару раз затянулся, затем задумался. Потом снова затянулся. А затем скривился и сплюнул.
- Не-а. Те же яйца, только в профиль, - кедонейский табачник пожал плечами.
- Дорозе отень не всегьда значит лутьсе. Но такой сигар могут позьволить себе не только лишь все. Мало, кто мозет.
- Везет мне на всякое дерьмо сегодня, - буркнул Кейн. - Удачный денек. Ничего не скажешь.
- Удачный денек у тя еще не начался, - прохрипел пропитой голос у Кейна за спиной. Выпуская из легких дым, он не спеша оглянулся. Вокруг него собрались четверо крепких мужчин. Двое были сильно пьяны. У других на лице отображались недели или даже месяцы беспробудного запоя - сизые носы и пурпурно красные, опухшие физиономии. Запоя, который теперь сменился мучительным похмельем. Все были бородаты и неопрятны. От них разило мочой и кое-чем похуже - последствиями безудержного пьянства. Все были вооружены. Один - серпом, двое других - ножами, четвертый - железным ломом длиной в четыре фута. Один сжимал в руке измятую оплеванную бумагу, на которой красовались портреты Йорвина, самого Кейна и морферимов.