— Всё со мной хорошо, — сказал Пушкин и вдруг мучительно сжал виски.
В глазах разлилась болотная мгла, Пушкин крепко зажмурился, и сознание его покинуло.
Никита подхватил валящегося на пол барина, но Пушкин этого уже не чувствовал.
Раевские — у доктора — Мария — тем временем в Петербурге
Но Двенадцатого года
Веселáя голова,
Как сбиралась непогода,
А ей было трын-трава!
П.Вяземский
На рассвете по улице прогрохотала карета и остановилась возле гостиницы, куда двумя днями ранее приполз и слёг в тяжелом бреду Александр Пушкин. Рядом с каретой скакал верхом юноша-кавалерист лет восемнадцати. Юношу звали Николаем; он был красив той особенной, романтической красотою, какая рождается от ментиков и усов и создаёт из мальчика настоящего гусара. Такие гусары не были редкостью, и на юношу почти не смотрели, а вот карету несколько прохожих проводили заинтересованными взглядами.
Действительно, пассажиры кареты были куда интереснее. Во-первых, там ехал отец молодого всадника, Николай Николаевич (открывающий, соответственно, династию Николай-Николаичей) и две девушки — сестры Соня и Машенька, четырнадцати и пятнадцати лет. Обе, разумеется, Николаевны.
К гостинице приближалось в неполном, но и без того эффектном составе семейство Раевских.
В крытом возке, катящем следом, ехали слуги.
Раевский-старший был в то время почти легендой. Герой Отечественной войны, кузен Дениса Давыдова, то и дело попадавшего в неприятности из-за своей нелюбви к драгунам, но всенародно любимого. Впрочем, и без родства с Давыдовым Николай Николаевич был бы человеком выдающимся. Салтановки и Бородина было достаточно, чтобы генерал Раевский снискал почтительную любовь всех, кто хоть что-то понимал. Даже изрядно отдалившиеся от реальной жизни (не говоря уже о политике) денди проникались неким чувством по отношению к старому военному — он напоминал им о чём-то, чего они не могли до конца отвергнуть.
Таким денди мог бы стать и Раевский-младший. Но он с детства был в армии, да ещё и под надзором отца. В одиннадцать лет оказался в гуще Бородинского сражения, а после этого что-то в человеческом характере навсегда выпрямляется — в добрую ли, злую сторону, но задает направление, почти наверняка лишая возможности влиться в карнавально-яркие блуждания сверстников.
Однако, мы далеко ушли от событий того майского утра.
— Несчастный юноша, — гудел Раевский-старший. — В его годы ссылка — это почти смерть. Оторвать его от света — куда как жестокое наказание. Однако его стихи не могли остаться незамеченными…
София согласно закивала: она тоже читала Пушкина. Семья Раевских являла собой редкое явление — она была образована вся. Отец мог с легкостью обсуждать с любой из дочерей (включая и отсутствовавших в той карете Екатерину и Елену) равно стихи, политику и Томаса Мора.