Старик, стоящий на лестнице и равнодушно наблюдающий происходящее из-под полуопущенных век, выбросил перед собой руку, и костлявый кулак угодил точно в подбородок подлетевшему Гришке. Минчук, отброшенный ударом, несшим силу, куда большую ожидаемой, выпустил импровизированную трапецию и повалился на ковёр, сверху не него искристою лавиной сорвалась люстра; и последней Гришкиной мыслью, перед тем, как голову заполнил долгий, переливающийся звон, было: «Ничего себе дедушка».
«Ни…я себе дедушка», - думал Пушкин, живо представивший недавнее побоище.
— Как вы догадались, что моя Марфуша стреляла?
— Так я прав? С ума сойти. Афанасий был, если верить следам и найденному мною волосу, ближе к кухне. А в курильне наполовину вытерта пыль и выдвинут из стола ящик, который я отрытым никогда не видел. Conclusion — горничная убиралась, а услышав шум, вынула из ящика пистолеты, и…
Губернатор кивнул:
— Недурно учат в вашей Коллегии, — (Пушкин дёрнул плечами и сказал «Пфф!») — Итого ушли двое: атаман и кто-то, кто в дом не успел влезть, и его не разглядели. Данилеску, — Инзов начал загибать пальцы, — Сорока, Брындуш и Минчук — эти четверо сейчас едут в крепость. Жаль, двоих покалечили. Сорока, позволю себе предположить, останется без ноги. Слыхали о банде Бурсука, а, Пушкин?
Александр смотрел на Инзова так, словно силился углядеть под сухой, морщинистой кожей губернатора дьявольскую шерсть или чешую.
— Два года ловили. Налёты такого рода — главная их особенность. Весь город в страхе держали, — Инзов накрыл Жако платком, и попугай, побубнив вполголоса, заткнулся.
Ноготь Француза упёрся Инзову в грудь:
— Теперь вы. По порядку. И ничего не скрывая.
— Охо-хо, — Инзов закинул ноги на лавочку и, кряхтя, придвинулся к тёплой от близкого камина стене. — Ох ты ж, как жёстко, — пожаловался он. — Доктор говорит, на мягком вредно сидеть… Что же в вашем понимании «по порядку»? Кто я такой? Чем вас усыпил?
— Как узнали, что дом будут штурмовать разбойники?
Инзов вздохнул.
— Вот вы, Пушкин, по следам и паре дыр целую баталию мне расписали, а простых вещей не понимаете. Этот ваш Владимир Феодосеевич увидел, что я жив-здоров? Так. Передал своим, что убить меня не вышло, и надо пытаться снова? Уж наверно. А когда пытаться?
— Чем скорее, тем лучше, — понял Француз.
— Следовательно, сегодня. А уж кто к нам пожалует — гайдуки или Македонский на слоне — об этом я, Пушкин, представления не имел. Но в критический момент видеть вас мне точно не хотелось. Афанасий подлил вам в чай снотворных капель, ваш Никита те же капли получил с кашей.