Явися мне, явися,
Любезнейшая тень!
Я сам в волнах шумящих
С тобою погребусь.
Н. Карамзин
Ульген вернулся с молитвы в пять утра. Слышно было, как он возится с замком своей каюты, потом тяжело топает по палубе. Его не учили ходить бесшумно.
— На горизонте ещё один корабль, — сказал Ульген.
— Ты же не думаешь, что это погоня?
— Здесь не так часто ходят корабли, — он был напряжён.
— Сомневаюсь. За нами не следили, я бы заметил.
Ульгена нужно было убить сегодня же. Связной сделал, что должен был — связал. Дальше иметь с ним дело становилось небезопасно: он, несомненно, был под наблюдением в Тамани, узнают его и в другом месте.
Бриг «Мингрелия» шел быстро, ветер был хороший, и к утру должны были причалить к Юрзуфу.
Что-то странное произошло. Холодное кольцо уперлось в затылок.
Зюден удивился.
— Ответьте на мои вопросы, — сказал Ульген, держа пистолет (молодец, возвращаясь с намаза прихватил оружие; недооценил его Зюден) крепко, но чувствовалось, что рука его подрагивает.
— Это ты так шутишь?
— Когда я вас убью, поверить вы мне уже не сможете. Поэтому верьте сейчас, я не шучу, — острит, значит, по-видимому, взвинчен до предела.
Лет десять назад я бы испугался, подумал Зюден. Опасность есть наше внутреннее чувство. Это трусость от ситуации плюс осознание глупости, к ней приведшей.
Трусом он не был, а глупость, конечно, имела место, но думать об этом лучше потом, в более приятной обстановке. Злость советовала заговорить с предателем по-французски или того лучше — по-немецки. (Всё-таки, он обращался к Зюдену, произнося его немецкое прозвище). Но злость была запрятана в дальнее отделение мозга: на потом. И сказано было по-турецки:
— Я готов отвечать, не стреляй, — и торопливо, нервно, — Ты чей? Ты же не русский агент, я тебя проверял.
— Хочу знать, как много известно о планах «Филики Этерия».
— Так ты у нас на сторону греков переметнулся? — искренне удивился Зюден.
— Отвечай! — пистолет упёрся в затылок плотнее. — Есть ли шпионы в Этерии, в греческой общине Крыма, в Одессе…
— Есть, мне известны их имена, — сказал он испугано. — Я всех назову, всё что знаю…
(Что же ты теперь будешь делать? Убить человека, который только что согласился быть твоим единственным источником информации, нельзя, а значит, пригрозить нечем).
Оказался прав. Рука, прижимавшая пистолет к голове Зюдена, перестала дрожать, расслабилась. Голова ещё не думает, но рука уже в замешательстве: ей больше нельзя убивать.