— Не то, чтобы секрет. Просто это такое… я только брату рассказал, — потупился Олег. — Я и сам боюсь.
— Хочешь мне рассказать?
Олег посмотрел на дно стаканчика, где оставалось еще немного чая.
— Пожалуй. Я собаку своей мамы нечаянно постирал в стиральной машине. Прямо до смерти. И она у меня в рюкзаке теперь. Я еду на «Авиамоторную», чтобы спросить в приемнике, не дадут ли они мне похожего щенка. Взаймы, скажем. Я очень боюсь, что родители расстроятся, что я не справился с маленькой собакой. А ведь еще большую сам просил все детство, — по его щекам покатились слезы. — Вы ведь не считаете, что я специально ее убил, просто потому что она страшная? Лысая и страшная…
Девушка приоткрыла рот. Она несколько раз моргнула и лишь потом выдавила шепотом:
— Нифига себе. Ого! История, однако… А какая порода была?
— Ксоло… дальше не помню, — Олег вытер мокрые глаза рукавом и допил чай. — Жалко ее так… Хоть она и не моя была.
— Ксолоитцкуинтли, — закончила девушка. — Их «ферма» в нескольких кварталах от дома родителей. Несколько моих подруг прямо с ума посходили по ним. Таскают на все вечеринки их в сумках, пока те щенки еще. Потом-то они подрастают. Дорогое удовольствие.
— Дорогое, — буркнул Олег. — Вот и не могу купить. По правде, я совсем не верю, что мне взаймы дадут такую собаку, но как иначе — не понятно. Надо попробовать.
— М-да-а-а, — протянула девушка. Она откинула голову назад и уставилась на полоток машины.
Олег поерзал.
— А можно я тоже спрошу?
— Ага, спроси.
— Почему Вы приезжаете так далеко помолиться? Почему сюда? Я думал, молиться можно в любой церкви.
— А тут все просто, — не отрываясь от потолка, ответила она. — Тут батюшка клевый, такой душевный, такие проповеди читает — закачаешься. Мне подруга посоветовала на его представления ходить. Говорит, послушаешь и почувствуешь себя, будто что-то очень значительное для своей души сделала. Только я хожу-хожу, вот уже полгода, наверное, — девушка наморщила нос и поджала губы так, будто была обижена на весь белый свет. — Чертову кучу времени потратила. Мне проповеди-то нравятся, и даже, как поют. Только я ничего не чувствую. Светик, подруга та, я ей завидую. Приезжает такая раз в месяц: всем поулыбалась, в платочке перед алтарем посидела, за грехи батюшку попросила, а потом в глазах — аж огонь. И живет себе дальше, тусуется. Значит, нашла что-то, зацепило. Всем говорит, сил ей там прибавляется. А мне, парень, ничего не прибавляется, или не понимаю я, о чем слушаю. Врет она, поди, а, может, и нет.
Она обняла себя руками, развернула голову к Олегу и вопросительно посмотрела. Только сейчас он обратил внимание на то, что ее глаза были густо обведены голубым карандашом, хотя на самом деле были цвета кофе. Из-за этого они казались не родными, будто приклеенными к лицу.