— У меня родители в анабиозе спят, — продолжил я, глубоко вздохнув. — Я умру уже к тому времени когда долетим, а они только проснутся.
— Не умрешь, мы обязательно выберемся.
— От старости умру. Лететь еще девяносто два года. Только тогда транспорта на место прибудут. Мы же вылетели всего три года назад. Мне сейчас тридцать три, вот и посчитай.
Не страшно, ты же проживешь полную жизнь. Это тоже важно.
— Хватит девке на уши приседать, — крикнул мне Славка, привстав как заправский казак в стременах. — Ты лучше туда глянь.
Он показывал куда-то вправо. В пустоши медленно двигались фигуры. Много, штук сорок, не меньше. Формы сложно было угадать. Они постоянно менялись. Единило только бледно-зеленое свечение, исходившее от каждой фигуры. От абстрактных тел вниз свисали полупрозрачные щупальца, которые осторожно касались песка и тут же отдергивались, словно он причинял им боль. Щупальца вздрагивали, сокращались к текучим кляксам сборщиков, а потом снова плавно тянулись к земле.
— Уур-Чоомак, говорит, что это песчаные сборщики, — сказал мне Слава, с любопытством рассматривая новых персонажей, а потом обратился к начальнику каравана: — Что они делают?
— Песок просеивают, — пискляво ответил тот.
— А зачем?
— Проклятие на них. Они ищут ключ от проклятия, — говорил Уур-Чоомак с явной неохотой, словно ему была лично неприятна сама тема разговора.
— А что это?
— А они это и сами не знают.
— Как не знают? А зачем тогда ищут?
— Как найдут, так поймут.
— А вон еще смотрите, — сказал Слава, показав на другую группу флуоресцентных духов. — Это тоже сборщики?
— Нет, — коротко бросил главный караванщик, после чего закрыл глаза и приподнял смешную острую мордочку вверх.
— А кто тогда?
— А это значит, что нам пора прибавить ходу.
— Зачем?
Уур-Чоомак не ответил, только громко тявкнул. Весь караван встрепенулся. По ездовым духам прошла волна искр, а потом они начали светиться изнутри. Сначала тускло, потом все ярче и ярче, покуда не стали похожи на тлеющие в ночном костре угли. Под шкурой верховиков стала заметна мерная пульсация каких-то органов. Если закрыть ладонью яркий фонарик, то станут видны размытые очертания костей, сухожилий и вен, а рисунок на коже превратится в разводы на ровном свечении. Так и здесь, только вместо алого цвета — ярко изумрудный, а вместо фонарика под ладонью — натуральный прожектор внутри ездовых духов. На лица и тела седоков упал зеленый отсвет, придавая им сказочный и немного потусторонний вид. Вместе с тем духи стали набирать скорость. Мерное движение камней под брюхом чудовищ сменилось быстрым мельтешением, размытых контуров. Дальние пейзажи из статичных картин превратились в подвижные панорамы.