В целом идентичность многих представителей восточного славянства сравнительно изменчива и подвижна, хотя далеко не всех.
Взять территориальную идентичность. В Киевской Руси отдельные земли переросли в субэтносы древнерусской народности.
А вот политические события нашего времени: многие русские киевляне на стороне украинских националистов, в то время как украинцы Донбасса поддержали самопровозглашённые республики. Совершенно по-другому дело обстояло в бывшей Югославии, где сербы и хорваты — земляки — жестоко враждовали.
Здесь мы можем наблюдать и «политизацию» украинской этнической идентичности — частичную её трансформацию из собственно этнической в партийно-политическую.
Пример одновременно и территориальной, и социальной этнизации — этнизация крупнейших казачьих войск на рубеже XIX–XX столетий.
Но наиболее яркий пример этнизации по социальному принципу — это представители российской власти, которая всегда осознанно отделяла себя от русских, называя себя «единственным европейцем». Она же сделала официальной норманнскую теорию генезиса российского государства, постулирующую его происхождение от иноплеменников. О бытовом поведении «начальников» и говорить нечего. Со своими соотечественниками они обращаются как с военнопленными рабами…
Характерный признак далеко зашедшей этнизации политической идентичности — российский либерализм, степень этнизации которого долгое время непрерывно росла. Очень многие его странности можно объяснить именно высокой степенью этнизированности этой идентичности. Либералы, часто этого не осознавая, вели и ведут борьбу за отделение от русского государства и русского народа. Нахождение во власти либералов можно воспринимать именно как нахождение там представителей нерусского этноса. Так они и сами себя воспринимали, по крайней мере подспудно.
Высокий уровень этнизации был и у ранних большевиков, Недаром они говорили о союзе коммунистов с теми или иными народами.
В связи с этим в довольно тяжёлой и двусмысленной ситуации находились русские патриоты и славянофилы. Они позиционировали и позиционируют себя как выразители интересов всех русских. Но и они не избегли этнизации. Большинство русских воспринимали и воспринимают их как нечто особенное и внешнее. И они весьма остро чувствуют своё отличие от «средних» русских, от которого, в отличие от либералов, стараются бежать, хоть и безуспешно. Бегство от своей особости приводило к стремлению опираться не друг на друга, а на народ или государство. Но патриоты не находили настоящей поддержки ни в «народе начальников», ни в народе «простых русских», что делало патриотов (националистов) слабее либералов. (В идее Дм. Быкова о «варягах» и «хазарах», несомненно, есть рациональное зерно.)