— Я? — невинно отозвался Янсрунд. — Знаешь, ничего. А вот она, м-м-м… Сам посмотришь.
Метель вдруг резко стихла, словно и не начиналась. Снежная равнина очистилась, тучи разнесло ветром, давая пробиться слабому северному солнцу.
Сугробы разошлись сами, от самых ног драуга прямо вдаль легла извилистая дорожка, блистающая гранями ромбовидных плиток. Скользкая дорога, на такую лучше не ступать. Грани сверкают, будто лезвия. Изрежут до крови, покраснеет прозрачный лёд. Только нет крови у мертвого, не страшна ему именно эта злая магия Повелителя Холода. А потому идти совсем не больно и не страшно.
Через некоторое время показались высокие массивные ворота. По бокам сидели бело-голубые химеры, помесь льва и змеи, уставившись слепыми глазами перед собой. Дикий линорм с разинутой пастью, тоже вырезанный то ли изо льда, то ли из огромного самоцвета, венчал клиновидную верхушку ледяных ворот, гладких, словно каток, в который превращались зимой озера в Ярлунге.
Фьялбъёрн криво усмехнулся.
— Ну, здравствуй, хозяин дорогой! — крикнул он и со всей силы грохнул секирой по воротам. — Принимай гостя!
Утром в ее комнате оказалось почти тепло. Не так, конечно, как в добротном доме, где всю ночь топится печь, наполняя воздух сухим ласковым жаром, но терпимо. Можно вылезти из-под одеяла и одеться, не стуча зубами. Но вылезать не хотелось. Глаза открывать — и то было тошно.
Умом Йанта понимала, что её вины в случившемся нет. Наведенному сну почти невозможно противиться, а эти грезы плел истинный мастер своего дела. Но от уговоров рассудка на сердце было не легче. Она ведь даже не пыталась толком сопротивляться, сразу сдавшись паутине страха и желания. Что уж лгать самой себе? Если бы истово, разумом, душой и телом отказалась подчиниться — грёза просто не нашла бы уязвимого места, куда можно проскользнуть, чтобы овладеть жертвой. А она поддалась.
И теперь можно сколько угодно говорить себе, что испугалась ледяного поцелуя, что не было сил и магии, что это лишь сон, а наяву её тело осталось нетронутым… Все это были пустые оправдания. И неважно, узнает ли об этой ночи Фьялбъёрн, достаточно, что не сможет забыть сама Йанта. Она останется в памяти выжженным клеймом, та ночь, когда ворожея Огнецвет предала саму себя.
Дальше валяться в постели показалось омерзительным. Нет, мягкая льняная ткань не хранила запахов плотского удовольствия или еще каких-нибудь следов, но Йанте казалось, что и постель, и вся комната пропитана воспоминаниями. Холод губ и тела, блестящий снежный шелк волос, ледяные зеркала зрачков и запах свежего снега… Йанта рывком села, откинула одеяло, поискала взглядом одежду. Вымыться бы. Горячей водой и жесткой мочалкой, чтоб до красноты, до боли! И рот прополоскать. И никогда в жизни не видеть хозяина ледяного дворца, не слышать его тягучий насмешливый голос, то ласкающий слух, то звенящий смертельно острыми осколками льда, не чуять морозной свежести…