Тумбочкина Агрипина Федоровна. Феникс императора (Тумбочкина) - страница 170

— Прошу прощения. Наши действия были поспешны, но никто бы не стал неволить вас, — Антиноя вскинула на меня взгляд, и совершенно другим тоном спросила, — неужели никто из наших мужчин не приглянется нашей спасительнице?

Мне осталось только беспомощно открывать и закрывать рот, в попытке выдавить из себя хоть звук. Оли спокойно, даже отстраненно смотрела в окно, словно все произнесенное ее не касалось.

— Я… мне… — Руки сжались в кулаки. — Нет!

Антиноя поднялась с колена.

— Что ж, я хотя бы попыталась.

Она вернулась на свое место, замерев скорбной скульптурой.

— Оли, а где сейчас Карун, и знает ли он что я жива?

— Он должен вот-вот вернуться.

— Я могу с ним увидеться?

— Да, я и сама хотела тебя попросить об этом.

На этом разговор закончился, и все, наконец, приступили к еде, а у меня как назло пропал аппетит. И я воспользовалась случаем, то есть напилась. Просто надоели все вопросы, строящиеся за моей спиной подобно взводу послушных солдат, ожидающих приказа. Почва же для тихого планомерного пьянства оказалась самая благодатная. Оли ела молча и сосредоточенно, Антиноя изредка поглядывала на меня недовольно, но, также, не говоря не слова. В итоге, когда мой мозг совершенно перестал воспринимать происходящее вокруг, в помещение ворвался Карун. Пьяно икнув, я немедленно сползла под стол, что видимо, спасло меня от немедленных расспросов, зато доставило целую кучу хлопот окружающим. Потому что я наотрез отказалась вылезать из своего укрытия. Не помню, кому первому пришло в голову отодвинуть стол, и кто вытащил меня оттуда тоже. Кажется, я банально отключилась.


А проснулась я, как и полагается нормальному человеку в постельке, только не понятно, почему не одна.

— Карун? — руки сами потянулись к одеялу, и помимо воли натянули его до самого подбородка.

Вот к чему бы это?

— Проснулась уже? — он с хрустом смачно потянулся, широко зевнул и сонно улыбнулся.

Я аж засмотрелась на весь этот процесс, будто было в нем что-то завораживающее, отдающее домом и семьей, которого у меня давно уже нет. Он лежал поверх одеяла, одетым и вообще все выглядело так, будто он принес меня вчера пьяную, а я очнулась и заставила его всю ночь читать мне сказки и петь колыбельную. У меня даже щеки запылали от таких мыслей, и я осторожно спросила:

— Я же вчера себе ничего лишнего не позволила?

— Нет. Просто сил чтобы тащиться через весь дворец не было, ты же не против?

По-моему думать об этом как-то поздно, так чего поднимать бучу по пустякам. Тем более, удачней момента поговорить наедине, не найти.

— Да ладно, — я махнула рукой и мельком заглянула под одеяло, — это ты меня что ли раздевал?