— Нож, значит, — усмехнулся. — А ты смелый, кулик.
— Так точно, товарищ генерал. Не жалуюсь. Никогда не подставлял спину. — Дед сверкнул глазами и внезапно добавил: — И спора не нарушал. У кого как, а у меня всегда всё по-честному.
— Да уж, вижу, — усмехнулся Задонский. — Только разговорчив ты чересчур.
— Виноват, товарищ генерал, — и Николай вытянулся в струнку.
— Ну, бывай, кулик. Спасибо за честность. Может, встретимся ещё. — Насмешка не уходила из глаз генерала, но была уже не строгой, не злой.
Николай вскинул подбородок, а Задонский развернулся и быстрым шагом двинулся догонять своих спутников в парадных генеральских мундирах.
— Что, так и сказал: «Ещё встретимся»? — бабушка Дуся, строгая и высокая — выше деда на целую голову, — по старой привычке ходила вдоль маленькой кухни, два шага туда, два обратно, потрясая руками и теребя платье. — Ты вот хоть понимаешь, Коля, чем тебе это грозит? Что всех нас ждёт после твое го разговора?
— Дуся, прекрати, я тебя прошу. Ничего не будет. Александр не такой человек.
— Да? А ты мне скажи, с чего это вдруг генерал с лейтенантом первым на улице заговаривать стал, а? — Бабушка села на табуретку и закрыла лицо ладонями. — В общем, так. Что бы там ни было, а на всякий случай вещи надо собрать.
Дед вскочил, со всех сил толкнул стул ногой, и тот громыхнулся на пол. Ушёл с кухни в дальнюю комнату, прилёг было на кровать, но потом вдруг резко встал, почти бегом рванул в коридор, сунул ноги в старые свои ботинки, накинул плащ и вышел на улицу.
Какие-то прохожие, увидев человека в костюме с орденскими планками, лежащего возле скамейки в Центральном парке, вызвали скорую, и деда с сердечным приступом увезли в городскую больницу.
Впрочем, он ушёл оттуда на следующий день.
А Задонский так и не появился. Он умер в восьмидесятых, всего на год опередив дедушку, и дедушка, узнав о смерти генерала, снова сидел на кухне и плакал.
Я думаю, что, может быть, генерал-то как раз и знал, где и когда они встретятся, — а бабушка не угадала, что же на самом деле хотел тогда сказать старый лётчик. Просто есть другие, правильные места, кроме шумного городского сквера, такие, чтобы мужчинам можно было спокойно поговорить о старом споре и о брошенных в воздух камнях.
Все мы, и пятиклашки, и малышня, — жили в «Дзержинце» только один сезон, то есть учебную четверть, а они оба, Золотарёв и Золотарёва, работали здесь всегда. И летом, и осенью, как сейчас, и даже зимой, когда море было уже холодным и в нём нельзя было купаться. Всё равно школа была открыта, и лагерь принимал детей со всего Союза.