Дедушку, когда я училась в первом и втором классах, два года подряд девятого мая приглашали в школу. В качестве ветерана. Дедушке было что рассказать, он дошёл до Сталинграда, получил ранение.
Демобилизовали его после контузии, и дослужился он всего лишь до старшего лейтенанта, но я мало что понимала в офицерских чинах. Зато знала, что война — страшное и великое дело, а все, кто вернулись — герои. И ещё я гордилась тем, что дедушка победил в войне, и считала это в некоторой мере и своей заслугой тоже.
Когда дедушка пришёл на классный час в первый раз, я сияла от гордости. Он рассказывал нам о великих битвах, о Сталинграде, Москве и Берлине, до которого он, конечно, не дошёл, но мне так хотелось, чтобы дедушка на этот раз хоть немножечко соврал и рассказал, какого цвета была Берлинская стена и как он писал своё имя на развалинах рейхстага.
Во второй раз всё пошло не так. Дедушка начал не с того. Я точно помнила, что нужно было сначала говорить про Сталинград, потом рассказать про битву на Курской дуге и про открытие легендарного второго фронта, а там уже и до победы недалеко. Это и так все вокруг, наверное, знали — но вдруг ребята забыли прошлогодний рассказ, а что касается меня, то уж я-то могла слушать эту историю и сто раз, и двести. Сначала я думала, что дед рассказывает то же самое, что и в прошлом году, но более подробно. С пространным вступлением. Но вступление никак не кончалось.
Он говорил, с каким отчаянием наши части отступали в первые дни и месяцы. Как немец дошёл сначала до Смоленска, потом до Киева, как пал Севастополь. Как вся страна поднимала свои последние резервы и как всё шло прахом. Дедушка рассказал, как они с другом Аркадием по кличке Аркан разминировали поле, и друг подорвался на последней мине. Не сразу погиб, сначала ему оторвало ноги. И, несмотря на эту жертву, исход последующего боя был неудачен: освобождённое от «консерв» (так называли мины) поле снова отошло к немцам, а наших отбросило на несколько километров назад.
— И мы думали, что вскорости прогоним врага, как паршивую собаку, а сами все оказались по госпиталям, и ещё ответ держали перед командованием… В первые годы войны мы как раз и понесли самые большие потери. А впереди ещё Ленинград и Москва…
Мы сидели молча. Даже не шевелясь. Такое ощущение бывает, когда тебя угощают чем-то вкусным, например, шоколадной конфетой, ты откусываешь её — и ощущаешь во рту вкус мыла. Со своей задней парты я видела, как понемногу проходило оцепенение у ребят, и они оглядывались на меня, задерживали взгляды на секунду и снова отворачивались. И что-то осуждающее было в их глазах. Словно это я вместе со своим дедушкой внезапно испортила им всем праздник. Учительница, по-видимому, тоже начала понимать, что происходит нечто из ряда вон выходящее. Она резко вскочила с места за второй партой, которое она выбрала себе, уступив учительский стол дедушке. На полуслове перебивая выступление, учительница прилепила на своё напудренное лицо восхищённую улыбку и неестественно громко пропела: