– Родина, – сказал Вячеслав Иванович, поймав взгляд Сараева, и шлёпнул пятерней по колючке. – Моя и Владислава.
– Вы извините, – сказал Сараев, попеременно глядя то на женщину, то на Вячеслава Ивановича, – я вчера, кажется, был в ударе. Наболтал, наверное, лишнего… Вот сейчас вспомнил, что даже стихи какие-то собирался читать…
– Стихи и танцы – что может быть прекрасней, – сказала женщина.
– Какие танцы? – испуганно спросил Сараев.
– Как какие! – вмешался Вячеслав Иванович. – Ничего себе! Вон ногу ей отдавили, ходить теперь не может. Жене моей локтем в живот заехали…
– Не слушайте его, не было никаких танцев, – смеясь, сказала женщина. – Хотя вы и предлагали. Довольно настойчиво.
– Надо же… – только и промолвил Сараев.
– Не переживайте, все было в рамках приличий, – сказала она. – Нам, наверное, надо освежить знакомство. Паола.
– Андрей, – ответил Сараев и, приподнявшись, пожал протянутую ладонь.
Вернулся Максим с тарелкой, на которой лежали хлеб и селедка. Поставив ее на стол, принялся открывать бутылку.
Паола нашарила ногами на полу туфли-лодочки и поднялась. Она оказалась довольно высокой, а чернотой загара могла бы поспорить со спасателем Климовым.
– Ладно, пьянствуйте дальше, а я пойду посплю, раз кровать освободилась, – сказала она.
Сараев с сожалением проводил ее взглядом, и сразу же ему стало скучно в этой комнате. Оставалось утешиться водкой, которую протягивал Максим.
– А вы вчера на чьей стороне были? Только честно, – спросил Вячеслав Иванович.
– ?
– Когда мы с женой ругались. Насчет присяги и всего такого. Вот Настя была на моей, Павел на материной, а вы? Интересно мнение человека со стороны.
Сараев пожал плечами.
– Не знаю. – Он помотал головой. – Даже не думал. Чужая семья – потемки. Говорят друг другу вроде бы понятные простые слова, а за этим столько всего и всякого… Постороннему лучше не лезть.
– Мудро, – согласился Вячеслав Иванович. – Она вот, например, не понимает, что есть вещи, которые человек сразу может не осознать, а потом локти кусает до конца дней. До нее это не доходит. Баба. У баб же совести нет. – Он стукнул своим стаканом о сараевский, и они выпили. Закусив, Вячеслав Иванович продолжил: – Вот как с переприсягой. Со стороны-то что? Да ничего особенного. Собрались, выпили, подписи поставили – вот и вся переприсяга. Помню, еще всё время смеялся в тот день. Чего смеялся? Не знаю. Сейчас думаю: может, это было нервное? Ну и выпивши был. Да и весело было. А как же. Компания, то-сё… За компанию чего только не сделаешь… – он помолчал. – Может быть, коллектив и попутал? Не знаю. Потом орать начали как резаные: «Ганьба! Ганьба!»… то есть «Гойда», прошу прощения. Или «Будьмо»? Что-то такое, я уже не помню. Ну, дурачились. Вернее, это начштаба начал кричать, Кухианидзе, да. Ну, собственно, он один и кричал. Вот же горластый был! В общем, выпили, посмеялись, поорали, и ладно. В первый раз, что ли?.. Да я и забыл про это на следующий день.