Этого и следовало ожидать, думал Сараев. Как вообще он мог довериться этому человеку? Всегда же замечал в нем какой-то сдвиг – во всех его рассказах, ужимках, странных шуточках… И вот теперь, находясь на волосок от гибели, он еще и оказался во власти этого сумасшедшего, садиста. Что дальше? Демида, если что, ему нипочём не одолеть. Как, впрочем, не одолеть и обратного пути. Да и что такое, этот обратный путь? Куда? И Сараев едва не заскулил от безысходности.
– Вам тяжело слушать? – спросил таможенник.
– Очень. Невыносимо. – В сухом сараевском горле еле ворочались слова, и трудно было их выговаривать сведенным от отчаяния ртом.
– Да, вид у вас ужасный, – подтвердил Демид, глядя на гостя с мрачным любопытством
– Вы бы могли дать мне немного денег… – попросил Сараев.
Демид долго молчал, наконец сказал:
– А если я вам сейчас скажу, что денег не дам и не выпущу отсюда, и выпить тоже не дам, и предложу вместо водки вот это? Воспользуетесь?
И он протянул гранату.
Сараев как будто и понимал, что за этим, наверняка самым последним испытанием должно последовать вознаграждение (впрочем, Демид был достаточно непредсказуем, чтобы это оказалось не так), но он уже не в силах был производить какие-то самые простые расчеты и действовать, исходя из них. У него было ощущение, что всё отпущенное ему время, его личное время, закончилось. На выбор не оставалось и пары секунд, их просто неоткуда было взять. Времени было ровно столько, чтобы воспользоваться первым попавшимся, чем бы оно ни оказалось – гранатой, водкой, пулей, ядом – только бы быстрей и наверняка со всем этим покончить. Потому что жить за пределами этого личного времени не представлялось возможным, и даже нельзя было и помыслить. Но: может быть всё – вообще всё! – к этому и шло? Он ведь желал когда-то конца – так вот он. Да, всё это представлялось как-то по-другому, но… Сараев медленно накрыл гранату в руке Демида ладонью.
– Что у вас сейчас в голове? – вдруг спросил тот, хватая Сараева за запястье свободной рукой. – Первое попавшееся, быстро!..
Сараев вздрогнул – ему самому стало интересно! – и из кромешного, уже во всю прущего на него и сквозь него хаоса, выхватил первое же более или менее связное, давнишнее, но сейчас почему-то оказавшееся на поверхности.
– Почему Абдулла и Насрулла звучит смешно, а Бред и Скотт нет? – скороговоркой отчитался он. И добавил: – Газовый ветер.
– Отлично, – сказал Демид.
«Это конец», – подумал Сараев. Но как только он обхватил корпус гранаты, таможенник твердыми острыми ногтями больно впился ему между сухожилиями под запястьем, отвел его ослабившую хватку ладонь и спрятал гранату в карман. Прочистив двойным глухим рыком горло, Демид сказал: