– Господи Боже ты мой! Хорошо как…
Хрустальный рассвет стоял над городищем. Чуть дрожал воздух над избами, согреваемыми человеческим теплом, а дальше, за частоколом стен, зелеными валами лежал бесконечный лес, синеющий вдали и своей бескрайностью слитый с голубыми небесами.
– Да, не насытится око зрением, – согласились с Ильею монахи. – А ухо – слушанием.
И верно: разноголосым щебетанием был полон лес, в городище орали петухи. Зазывая на утреннюю дойку хозяек, мычали в хлевах коровы. Весело и гулко трещал по сосне клювом дятел. Сороки, вереща, перепархивали с крыши на крышу.
– Во как! – засмеялся Илья, следя глазами за стрекотухами.
Нечесаный беспорточный мальчишка выполз из избы, пустил с крыльца струю и получил шлепок от древней старушки, что вслед за ним вышла на воздух.
– Знай место, срамник! Лень ему по росе до овражка добежать.
– Так ить студено!
– А вота таперя заднице твоей горячо!
– Во как! – смеялся Илья, не в силах выразить словами счастье выздоровления.
Он перевел взгляд поближе – среди капустных гряд, укутанная по глаза платком, вся в утренней лесной росе, стояла Марьюшка, глядя неверящими, распахнутыми глазами на Илью.
– Марьюшка! – позвал Илья. – Не бойся! Я это! Здоровый.
Будто птица белокрылая, кинулась к нему жена и обвисла; совсем без стыда при чужих людях, при монахах, забилась в счастливых слезах на широченной груди мужа.
– Ну вот… ну вот… – гудел Илья. – Я здоров, а ты теперя плачешь. А не ты ль говорила: «Молись, Илюшенька! Господь все ко благу управит!»
Монахи отошли, сели на солнышке, а Илья так и стоял, уперев руки в дверные косяки, а Марьюшка только вздрагивала от рыданий, прижимаясь к нему.
* * *
Сила возвращалась быстро, но Илья торопил ее. Напрасно монахи запрещали ему тяжелую работу, объясняя, что достаточно одного непомерного, резкого усилия, и опять сорвет он позвоночник, и опять обезножеет.
Илья понимал, соглашался, каялся, зарекался не подымать до времени тяжести, не таскать бревна на вал для починки частокола, не катать камни на стену, чтобы потом, при осаде, обрушить их на головы врага… Вечерами стонал от боли в мышцах, отвыкших от работы. Но просило выздоравливавшее тело тяжести для полного усилия. Потому не стерпел Илья и уже через неделю пошел на расчистки.
Селище, в котором нашли приют старшие родичи Ильи, бежавшие от резни христиан в Хазарин, прежде принадлежало славянам-вятичам. Они бросили его, откочевав в леса, но постепенно вернулись и перемешались с христианами. Так что и мать, и жена Ильи были славянками. А поскольку славян было больше, чем беглецов, то говорили в городище на их языке, и хотя Илья понимал тюркское наречие, а на нем уже не говорил. Почему же вятичи вернулись? Почему две общины слились в одну и стали единой православной семьей?