Никогда, ни прежде, ни после, Одихмантьевич такой дружины не видывал.
Прямо на поле перед городищем были накрыты столы широкие, всякими яствами уставленные. Трубачи проревели в трубы позлащенные, и Дружининки и гости уселись на лавки за столы. Вот тогда из ворот городища вышла княгиня. Было в ее фигуре в княжеском корзно, которое украшала только одна серебряная фибула-застежка, в бледном лице, что казалось белее повойника, что-то такое строго-величественное, что все воины примолкли и поднялись, не сговариваясь. Княгиня жестом пригласила всех сесть и поклонилась.
– Князь вас потчует во здравие! – сказала она звонко.
И только тут многие обратили внимание на то, что рядом с ней стоит князь Святослав, совсем мальчонка, – матери, невысокой, ниже плеча. Но и на его лице была та же строгая княжеская печать. Прямо и твердо глядели широко открытые серые глаза, и держался он как мужчина и как воин.
Он сел на высокое место во главе стола. Он первым поднял чару с медом, приветствуя разноплеменных воинов. Но слово сказала стоящая рядом с ним мать-княгиня. Коротко было слово, и не запомнил его тогда плохо понимавший славянскую речь Одихмантьевич, однако смысл понял и до сего дня в душе сохранил.
Было в том слове пожелание счастья и мира, добра и справедливости, было и объяснение, зачем позваны сюда разных языков люди. Одну державу, живущую по правде истинной, призывала создать Великая Хельги, где каждый будет в уделе своем покоен и благополучен и от врагов защищаем…
Долго кричали воины здравицы Великой Хельги, чтобы и за стенами города, куда ушла она, ибо не пристало женщине и ребенку пировать с мужчинами, слышала она их.
Потому и принимали беспрекословно все границы, все ловы и перевеси, которые устанавливала Великая Хельги. И хоть многим сие казалось утеснением, однако соглашались, понимая: хоть и тесно, да справедливо. Особенно же по нраву пришлись погосты, которые устанавливала Хельги по разным землям и странам, чтобы сидел в погосте тиун княжеский, принимал по счету дань с племен окрестных, а не шастал князь, как волчара, со стаей дружинников по городищам и весям, лихоимствовал да грабил, как тать, да брал, что ему глянется, а дружинники девок скоромили да бражничали, точно не в своем уделе, а в стране вражеской, и не дань берут законную, а грабят что ни попадя.
– Видать, научили Хельги уму-разуму древляне, – сказал тогда старый Одихмантий сыну своему, Соловому, – научили, разорвавши мужа ее князя Игоря меж деревьев, наказывая за корыстолюбие и жадность. – Но сказано было без злобы, без злой радости.