Я решила, что после прогулки отправлюсь к нему и выясню отношения, пусть даже это и будет проявлением вопиющего непрофессионализма. Но когда я вернулась, его в кабинете не было, а Сью, сама не своя от возбуждения, сообщила мне, что явились родители Энтони Хокинза и сейчас они вместе с Дэвидом у доктора Сайкса.
– Энтони утверждает, что видел, как доктор Мартин ударил свою жену. Прямо в лицо!
Сью произнесла это с таким затаенным злорадством в голосе, что у меня возникло ощущение, будто это я получила оплеуху. Для нее сплетня, для меня очередная заморочка. После этого я Дэвида не видела. Я сидела за своим столом, в голове у меня роились смутные, полуоформленные мысли и тревоги. Все, чего мне хотелось, – это поскорее свалить, что я и сделала, едва пробило пять. Мне необходимо было выпить вина. И подумать.
И тем не менее я не знаю, что и думать. Вино прохладное и терпкое, я достаю из сумочки электронную сигарету и выхожу на балкон, впуская в душную квартиру свежий воздух. Адель утверждает, что она налетела на дверцу шкафчика, а Энтони утверждает, что это Дэвид ее ударил. Зачем Энтони врать? Хотя, если это правда, как Энтони это увидел? Подглядывал в окно? В понедельник Дэвид перенаправил Энтони к другому врачу, и я решила, это потому, что тот слишком к нему привязался. Но, возможно, на самом деле Энтони увидел что-то нежелательное для Дэвида.
От всего этого мне тошно, и я делаю еще глоток вина, хотя в голове у меня уже слегка плывет. Я сегодня толком ничего не ела, а теперь аппетит отбит начисто.
Я так поглощена своими мыслями, что не сразу понимаю – в дверь звонят. Поспешно иду открывать.
– Привет.
Это он. На часах нет еще и шести вечера, а он впервые за неделю заявился ко мне. Я уже решила, что он никогда больше не придет, и теперь слишком изумлена, чтобы что-то сказать, но все же впускаю его. С собой у него бутылка вина, он немедленно откупоривает ее и достает из серванта еще один бокал.
– Располагайся, – выдавливаю я, охваченная вихрем противоречивых эмоций.
– Если бы я мог, – отзывается он c полным то ли грусти, то ли жалости к себе смешком. Потом одним глотком опустошает свой бокал и наливает себе новый. – Что за день сегодня поганый, – говорит он, запрокидывая голову и издав тяжелый вздох. – Что за жизнь поганая.
Он очень много пьет; я понимаю, насколько много, только теперь, когда сама существенно сократила употребление спиртного. Может, алкоголь пробуждает в нем склонность к рукоприкладству? В этом его секрет? Я кошусь на него. Ссора, кулак, лицо.
– Я совсем ненадолго, – говорит он и, наклонившись ко мне, притягивает меня к себе на грудь. – Но я должен был тебя увидеть. Я твержу себе, что должен остановиться, даю себе слово, что остановлюсь, но это выше моих сил.