Принимаю душ, чтобы избавиться от остатков легкого похмелья, потом одеваюсь и собираюсь на работу. Но когда я присаживаюсь со второй чашкой чаю, на часах всего лишь семь утра. На пыльном экране телевизора играют солнечные зайчики, и мне вспоминается вторая дверь из моего сна – та самая, мерцающая по краям, которую я видела в пруду. Достаю из тайника в кухонном ящике заветную тетрадь. Может, Роб тоже видел вторую дверь. Сердце у меня начинает учащенно биться. После вчерашнего вечера мне, пожалуй, не стоит читать дальше. Я и без того наломала достаточно дров, не хватает еще только копаться в их прошлом. Но я ничего не могу с собой поделать. Хочу знать про них все. И вторая дверь – отличный предлог.
Это так просто. Я могу перенестись куда захочу. В основном я отправляюсь в воображаемые места, потому что за всю свою поганую жизнь нигде толком не бывал, а домой я не хочу ни за какие коврижки. Впрочем, куда бы я ни отправился, Адель всегда со мной рядом. Мне даже не приходится ее воображать, она просто появляется сама собой. Наверное, это потому, что я всегда про нее думаю. Не в том смысле, что хочу ее трахнуть, а намного лучше. Чище. В моих снах мы часто ловим кайф. Это то, что мне нравится больше всего. Я могу отрываться до посинения, не опасаясь сесть на измену или словить отходняк.
Адель наконец начала нормально спать. Все в Вестландз нас с ней теперь просто обожают – как будто они имеют какое-то отношение к нашему выздоровлению. Прямо-таки кипятком писают от восторга. Хотя я лично этому рад. В смысле, тому, что она спит. Я знаю, что она не обманывает, потому что по ночам время от времени прокрадываюсь в ее палату на минуту-другую и смотрю на нее. Господи, перечитываю, и самому стремно. Но она как Спящая красавица, а я охраняю ее сон. Она спит так безмятежно, а мне теперь, когда я завязал и больше не просыпаюсь от ночных кошмаров, больше не нужно столько времени, чтобы выспаться. Теперь я вижу кошмары только в самом начале моих снов, до того, как беру их под контроль. Иногда я даже сознательно задерживаюсь в них, чтобы пощекотать себе нервы. Как на американских горках. Я знаю, что они не могут повредить мне, потому что я главный.
Да, хорошо, что она наконец начала спать нормально. За те недели, когда она пыталась не позволять себе спать, у нее накопился серьезный недосып, а ей необходимо поскорее оставить все это дерьмо в прошлом. Так непривычно о ком-то беспокоиться. Я беспокоюсь за Адель, хотя никогда раньше ни за кого не беспокоился. Ни за моих дебильных родственничков, ни толком за себя самого. Все, кто был в моей жизни до Адели, сливаются в безликую серую массу. Ни один из них ничего для меня не значил. Я даже не думал, что кто-то сможет стать для меня значим. Наверное, это и есть любовь? Может, я и в самом деле в своем роде люблю Адель.