А вот интересовало сейчас ва-гуала то, что находилось впереди. Оно не просто ждало, оно и звало, и притягивало. И затягивало… То был театр военных действий. Театр, в котором он был единственным главным режиссёром. Без номинальных помощников — ему они были ни к чему. Без декораторов — декорациями тут стал сам космос. Без музыкантов — музыку боя сочинял он сам. Без костюмеров — это вообще лишнее. И без зрителей, наконец. Их роль играли лишь звёзды и пустота…
Правда, он чувствовал к себе чьё-то внимание. Там, где-то на периферии, где-то далеко-далеко. Кто-то следил за ним внимательно и осторожно. Вернее, подсматривал, легонько, в полглаза. Это раздражало и одновременно вызывало беспокойство. За ним подсматривали как бы в щёлочку, гася при этом сознание, пряча его за семью печатями. Волновало его и тревожило как раз то, что за этими печатями находилось. Сила. Именно та Сила, которой он и сам был наделён сверхмеры.
Через два часа он достигнет пункта назначения и засолирует в полный голос. И не пощадит никого, будьте уверены. Насытится. Станет во сто крат сильнее. И вот тогда…
И тогда разберётся с тем, кто проявляет к нему излишнее внимание, у кого тоже имеется то, что составляло его сущность. Небольшая часть сознания ва-гуала иногда задавалась вопросом, задавалась мимолётно, так, на излёте: кто же это?
Эмоции для него ничего не значили, вернее, основополагающими для него они не являлись. Просто имелось нечто, что могло бы с ним поспорить или даже потягаться. А это было уже опасным. Не совсем, но потенциально. А значит, его необходимо просто уничтожить. Без сомнений и вариантов…
Капало прямо на нервы, с тупым и раздражающим постоянством: кап-кап, пауза, и по новой. В пустое ведро, подставленное то ли специально, то ли заранее. Кап-кап, а иногда и откровенное «бум!», это когда тяжёлая капля вдруг попадалась. Минут через сорок это нытьё Тори не просто надоело, а осточертело вконец. Хватит!
— Махмуд? Шах? — бросила она через плечо.
Напарники словно из воздуха родились; не было их, и вот уже тут, рядом.
— Слышите? — в подробности Тори не вдавалась, а задавать наводящие вопросы на позиции считалось у неё дурным тоном. — Заверните этот грёбаный кран! Ни сосредоточиться толком, ни прислушаться, чтоб его!..
Махмуд с Шахом переглянулись. Что-то мать совсем разнервничалась. Шах чуть пожал плечами, Махмуд же только зыркнул на него карими глазищами — пошли, мол! Бейберы отправились наводить порядок, и никто из них не подозревал, что жить им всем оставалось меньше пяти минут.
Тори закинула автомат за спину, достала сигарету, чиркнула зажигалкой, вдохнула дым и чуть расслабилась, прикрыв глаза. Помнится, они как-то поспорили с Ромкой, кто из них первым бросит курить. Она, конечно, подкалывала, шутила, утверждая, что пачка сигарет для него дороже и собственной жизни, и их отношений, и целого мира впридачу, что за сигарету тот побежит на край света, коли приспичит. Роман не обижался, он вообще не умел обижаться, этот её большой ребёнок, только в серых глазах мелькнёт нечто такое, что хотелось тут же прижать его голову к груди и гладить по волосам, шепча что-то успокаивающее. А потом он, в свою очередь, довёл и её своими убийственными и не слишком-то приятными аргументами. Курить и ты не бросишь, на полном серьёзе заявил, потому что у тебя работа нервная, ты вообще, мать, не женщина, а бой-баба, таких у нас называли раньше на Руси даже не баба, а «бабища» — и коня остановит, и типа в огонь сунется… Но достало её не это, а тут же прозвучавшее из его уст явное противоречие: Ромка стал далее утверждать, что она, как всякая представительница Скандинавии и той же Балтии, совершенно инфантильная и вообще они все по жизни заторможены, словно пыльным мешком из-за угла долбанутые. Вялые какие-то, вечно себе на уме. Да неужели? А как же насчёт бой-бабы? — воскликнула она и повалила его на кровать. Заторможенная? Инфантильная? Сейчас посмотрим!.. И тут же обоих как прорвало, словно накрыло чем-то. Как же они любили тогда друг друга! Исступлённо, будто в последний раз. Не могли оторваться, насытиться, испить самих себя до донышка, которого всё не было и не было, сил, казалось, друг для друга немеренно… Как чувствовали… А теперь вот её викинг ушёл. Навсегда.