Рождение миров (Прутков) - страница 28

Дух огня? Запоздало раскрыл глаза, переходя на нормальное зрение. В темноте действительно тлел небольшой огонёк. Присмотрелся — «Малый дух огня». Интуитивно, не задумываясь, выхватил из инвентаря кусок угля и медленно поднёс его к огоньку. Огонёк выпустил крошечный язычок пламени и потянулся к углю. Как-то неуверенно, как будто принюхиваясь. Отдёрнулся и потянулся снова. Слегка лизнул край, потом, решившись, прильнул к нему и начал не торопясь переползать на мой кусок угля, который уже начинал краснеть с одного бока, разгораясь всё сильней. Вот уже весь уголь раскраснелся, по нему побежали язычки пламени, но я не решался бросить его в горн. Я держал горящий уголь на раскрытой ладони, как самое большое сокровище в моей жизни, не в силах оторвать от него взгляд. Ладонь начало нещадно жечь:

Было больно, но когда я хотел сбросить уголь с руки, мне становилось страшно, что если брошу сейчас, то потеряю что-то ценное навсегда. И я терпел. Когда оставалось две единицы жизни, уголь рассыпался чёрной золой, а над ладонью завис язычок яркого рыжего пламени.

Я удивлённо уставился на огонёк.

— Так ты, получается, домовой?

Не знаю, понимал ли дух мою речь, но вроде как даже утвердительно кивнул язычком пламени. Тогда тебе надо дать имя. И как тебя назвать? Кузя? Или Нафаня? Может, Огонёк? Нет. Не то. Мой единственный источник света, которого мне всё это время так не хватало. Та маленькая искра, с которой бы я не разбил себе столько раз голову в том проклятом туннеле? Единственный источник тепла и света… Решено — буду звать тебя Искра! Будешь искрой моей надежды! И дух опять отозвался. Он спрятал язык пламени, сжался в небольшой комок, опустился на ладонь и начал тихо переливаться, как мерно тлеющий уголёк в горне. Я повёл рукой в сторону. Искра оставалась в том же положении, значит действительно лежит на ладони, но урона от огня я больше не получаю, хотя, теперь от моего духа по ладони разливалось приятное тепло. Несмотря на весь абсурд ситуации, для меня картина была по-своему трогательная. Как будто, совсем маленький котёнок свернулся клубочком и сопит у меня на ладони. Аккуратно нагнулся к горну, стараясь не делать резких движений, выгреб золу и пыль свободной рукой, аккуратно сложил в маленькую пирамидку пять углей и поднёс духа. Дух лениво выпустил рыжий язычок, лизнул верхний уголь, и снова перетёк в любимое лакомство. Причём, перетёк именно не на уголь, а в уголь. Как вода в губку. А по мере втекания духа в уголь, тот начинал краснеть и желтеть по краям, по граням проскакивали маленькие рыжие сполохи, с лёгким треском отлетела искра. За верхним углем, начали заниматься и нижние. Пламя понемногу разрасталось, окутывая всю мою конструкцию. И вот, передо мной уже пылал маленький костёр, игравший редкими язычками пламени. Протянул руки к огню — ладони окутало приятное тепло. В этой кузнице оказалось довольно прохладно. Куда как прохладней, чем в моём первом туннеле, заканчивавшимся окном на солнечный берег. Погрев руки, ещё раз осмотрелся. Света мой костёр давал совсем мало, но нельзя передать словами, как радовался глаз, видя окружающий мир во всех красках, а не в однообразном сером отражении. Да и для глаз, давно привыкших к полному отсутствию света, этот костёр был как прожектор, в отсветах которого я вполне отчётливо мог видеть. Прямоугольное помещение, метров десять на пятнадцать, с высокими потолками, не меньше трёх метров в высоту. Но состояние его было ужасным. Примерно четверть объёма была завалена. В основном, земля, обрушившаяся со стен и потолка, вперемешку с кусками каменной кладки и просто камнями. Местами из земли выглядывали обломки каких-то балок или деревянных конструкций. У одной стены, в углу, земляной отвал доходил чуть не до потолка. Ближе к центру кузницы насыпи были: где по пояс, а где по колено. Единственный, полностью уцелевший кусок стены, был рядом с горном, и небольшое пространство в радиусе трёх — четырёх метров рядом. Как ни странно, но рядом с горном не было наковальни, впрочем, как и каких-нибудь кузнечных инструментов, часть из которых обычно всегда разложена вокруг горна и наковальни. Надо будет здесь покопаться, наверняка под завалами что-нибудь да осталось. И зачем далеко ходить за материалом для новой лопаты, когда тут всего навалом? Только надо придумать, куда выгребать ненужную мне землю. Вышел из зала обратно в коридор и продолжил исследование подземелья. Через три десятка шагов коридор опять начал превращаться в лаз. Стена, по левую руку была полностью обрушена, и сползшая земля, доходила до середины противоположной стены в высоту. Наверно, моя кузня, была крайней в ряду каких-то помещений, которые обрушило и завалило просевшим грунтом. Пробравшись по изувеченному коридору довольно далеко, я всё же упёрся в непроходимый затор. Деваться было некуда, дальше можно было только копать. От лопаты оставалось не больше десяти процентов, с точки зрения уровня поврежденности. Сытость была близка к нулю. Нужно было сбросить значение сытости, но теперь возникла другая проблема — Лапка, многократно спасавший меня от голода, теперь был далеко. И тут тоже деваться было некуда, придётся возвращаться. Хотя я мог отправиться к точке привязки, которая у меня теперь была в кузнице, выбив все свои хиты камнем, но мне очень не хотелось делать такое при Искре. Не то что бы интуиция, скорее мне было как-то стыдно. Я представил, как я сижу перед горном, стыдливо косясь на тлеющие угли, и тихонько, правой рукою, методичными движениями, выбиваю из себя жизнь мах за махом. От представшей перед моим воображением картины, даже хихикнул в бороду и побежал по коридору в обратном направлении. Когда дошёл до завалов, постарался по пути, насколько возможно, разгребать с дороги наиболее крупные препятствия, а наиболее узкие лазы, где возможно, расширять при помощи лопаты. К Лапке я уже едва дополз с единицей жизни и отсутствующей бодростью.