Несколько позже, когда батарея в полном составе готова была встретить огнем противника, я узнал, что же произошло с орудием Пампейна. Сержант, укладывая горкой снаряды, неторопливо рассказывал: «Оставшись на позиции, наше орудие почти в упор расстреливало немцев. Их цепь мы положили метрах в двухстах от пушки. Атака приостановилась. Воспользовавшись затишьем, быстро прицепили пушку к тягачу и стали уносить ноги. Впереди на дороге показалась большая лужа, объехать которую не было никакой возможности. В ней мы и застряли. Проклиная весь белый свет, пытались выбраться на сушу, но ни одна из попыток успеха не имела: машина все глубже уходила в зловонную жижу. При появлении противника решено было подорвать гранатами пушку и машину, самим же выбираться кто как может».
Только теперь я понял, почему наводчик Богатырев стоял у пушки с гранатами в руках. Это ему поручалась ответственная миссия. Хорошо, что вовремя подоспела наша помощь и моим батарейцам не пришлось уничтожать материальную часть своими руками.
Вот тут мои ребята и проявили так необходимую иногда взаимовыручку. Взаимовыручка и помощь стали законом не только в бою, но и в повседневной жизни. И это при том, что люди у меня на батарее были разные, в том числе и с подмоченной репутацией. Иными словами, осужденные за различные провинности.
Когда формировался дивизион, ко мне на батарею прислали человек десять осужденных. Штрафных батальонов тогда не было, и такой «контингент» направляли в обычные воинские части. Первый, с кем мне пришлось беседовать по «душам», был Богатырев. Уже не юноша, человек лет тридцати пяти, среднего роста, плотного телосложения, с загорелым сухощавым лицом, движениями спокойными и неторопливыми. Он смотрел на меня в упор темными, умными глазами. Одет был в офицерское обмундирование: танкистскую черную куртку, на петлицах которой оставались следы от трех кубарей, знаков различия политрука.
Поздоровались. На вопрос: «За что разжалован?» Богатырев, усмехнувшись, ответил: «Долго рассказывать, лейтенант». Время у меня было, и я решил выслушать подчиненного, к тому же обязан был это сделать. Тут мой батареец и открылся. Он проходил службу в танковой дивизии в должности комиссара батальона. На фронте с первых дней войны. Дивизия отступала от самой западной границы, ведя жестокие бои с противником. Потери в дивизии были огромные, из-за чего ее расформировали. Рядовых и сержантов распределили по другим частям, а офицерский состав и комиссаров отправили в резерв Красной армии. Так он попал в Горький. Ждал направления на фронт неделю, другую, месяц — не вызывают. Денег в карманах скопилось много, потратить негде. Вот и решил с дружком махнуть в Москву и кутнуть в каком-нибудь ресторане. Разумеется, все это было сделано без предупреждения начальства. А тут проверка, чего раньше ни разу не было. «ЧП» в части, доклады «наверх». Когда друзья возвратились в Горький, сразу попали под военный трибунал, который отвалил каждому по десятке лет тюрьмы. За каждый день гулянки дали по году заключения, с заменой отсидки в лагере — искуплением вины на фронте.