Глава сто шестая,
именуемая Прощание славянки
Мы все еще стояли лагерем на берегу разлившегося из-за дождей Дуная и ждали Суворова, который должен был со дня на день приехать из букарештского госпиталя, чтобы вести нас домой, в Россию, с особо важной и секретной миссией – поймать Пугачева. Краткое, но томительное ожидание скрашивали только рыбалка да вечное подтрунивание над Колей Рядовичем. Балакирев, опасаясь, как бы солдаты не растеряли дисциплину, ежедневно гонял нас по амбулакруму, в дождь и в град, заставляя меня бить в барабан, а потом вместе со всеми бегать, прыгать и колоть штыком. Несколько раз я пытался отбрехаться от глупой муштры, под предлогом своего ранения, но Балакирев как будто вошел во вкус, ему дали чин полковника, о котором он давно мечтал.
Как-то раз Коля Рядович разбудил меня среди ночи.
– Вставай, – сказал он, – к тебе пришли.
Я вышел на амбулакрум. Предо мною, держа под узду коня, стояла Каля, в своей привычной болгарской одежде; волосы ее были смочены дождем, и вся она была сейчас не человеком, но какою-то русалкой, выползшей на берег из вод Дуная.
– Каля, – радостно сказал я, – мне нужно поговорить с тобою. Ты одна только нужна мне. Я не знаю, как это говорится…
– Правда ли, – с грозной суровостью в голосе перебила она меня, – что война свершилась?
– Правда, – отвечал я. – Война закончилась.
– Значит, вот как это будет, – почти заплакала она. – Вы хотя бы разбираете, что теперь случится с нами? Что нам придется ответить за каждого погибшего янычара, за каждый кусок хлеба, переведенный нами русским войскам? Вы должны были освободить Болгарию, защитить своих братьев по духу и по языку, а вместо това вы сключаете ветхий завет и уходите?!
Завет по-болгарски значит мир, договор.
– В договоре есть параграф, – сказал я, – о защите всех христиан.
– Я не христианка, – проговорила она. – Будьте вы все прокляты, со своей христианской любовью…
Она вдруг залезла на коня и, стукнув его по бокам своими мокасинами, поехала в ночь, все более и более ускоряя шаг.
– Каля, подожди!
Я побежал за нею, не разбирая дороги. Но она уже не слушала меня, а просто мчала куда-то, сломя голову, всё отдаляясь, и звуком копыт, и чертами тела, и все то было уже приобретено и потеряно мной в одно мгновение; я поскользнулся на размытой дождем кочке и упал в грязь.
– Каля!
Если бы я мог, я бы пошел прямо сейчас к Румянцеву и заставил его разорвать договор, лишь бы вернуть ее. Заставил! Я бы повернул время вспять и все переиграл, и принудил бы Магомета и великого визиря подписать мир на условиях, выгодных