– Ба, Семен! – произнес он. – Вот так встреча, давненько не видывались. Как поживает командир?
– Здравствуйте, Денис Иваныч, – облегченно выдохнул я. – Пурьеву макомпанье…[102]
Во дворе топили баню, лошадь жевала овес. В сопровождении Фонвизина я прошел в меблированную комнату. Едва войдя, я вздрогнул: за столом сидел уже хорошо знакомый мне распорядитель со шрамом и в вельветовом жостокоре. В одной руке он держал небольшую книжицу, а другою рукой быстро что-то записывал.
– Вася! Тут мальчик к тебе приехал от Елагина; прими…
– У меня Австрия с вечера лежит неразобранная, и Струензе еще, – отмахнулся тот, продолжая писать. – Денис, ну, ей-богу! Там президент проснулся уже; щас шоколату выпьет, опять орать начнет… А, чаятель благотворительности! Тесен Петербург… Че стоишь ступором? Давай письмо!
Я молча подал ему записку Ивана Перфильевича.
– Твою персону к службе рекомендуют, – проговорил он, распечатав конверт. – Так, стало быть, ты и есть рахметовский выборзок[103]. А чё, похож…
Нет, отвечал я; Аристарх Иванович мне не родитель, а просто ментор.
– Чего не люблю более всего, – скорчил физиономию Батурин, – так это вранья; не смог елду в штанах удержать, так сознайся честно, имей смелость. Вот Александр Петрович, например, Сумароков; не человек – скандал электрический; не успел одну жену в могилу свести, а уже на другой обвенчался, на крепостной; а всё ж я его более уважаю, чем тех, кто свою страсть признать боится… Не стыдись, что увлекся рабою… Какие язы́ки знаешь?
Я сказал; Батурин попросил меня прочитать басню. Я рассказал свою любимую, о молочнице, разбившей кувшин.
– Adieu veau, vache, cochon, couvée[104], – повторил Батурин, смеясь. – Смотрите, какого галломана Елагин нам прислал; сеяли рожь, а косили лебеду. Второй Эмин в русском государстве объявился! Может быть, ты уже и романы пишешь любезные?
Нет, сказал я, романов не пишу; учился быть актером, но по болезни списан на берег.
– Чего же ты от жизни хочешь?
Я молчал, потупив глаза в фернамбуковый[105] пол.
– Денис, подай мне марковскую реляцию… Что тут написано, переведешь?
В письме сообщалось о некоем северном купце, благожелательно принятом французскою торговой гильдией; «баржа его наполнена дорогими товарами и с попутным ветром готова вернуться на родину».[106]
– А ты, Визин, всё жалуешься, что в России нету достойных фигур для изображения; одни недоросли… Вот она, сила человеческой мысли… А ну-ка, поди к стене!
На стене висела географическая карта; я должен был указкой отмечать страны, которые Батурин называл.
– Пожалуй, что и возьмем, – сказал Батурин, положив руку мне на плечо и заглядывая в глаза. – По Петрову обычаю с пятнадцати лет на службу как раз и надо идти, новиком. Это потом уж выдумали от двадцати. Расслабились… Всё думают, как бы от армии да от учебы отвильнуть; глупости какие! Настоящий гражданин армию с учебой должен почитать более всего; дурна та страна, в которой юноши плюют на милицию…