— Так, а в чём проблема? — спрашивает Питер с наигранным беспокойством.
Первый военный долго молчит, глядя на Питера, а когда тот не выдерживает и отводит глаза, произносит:
— Проблема в том, — говорит, — что кто-то стучит. То есть передаёт данные. И похоже, что это кто-то из гражданских.
— Почему из гражданских? — улыбается Питер.
— Потому что всех остальных мы знаем, — отвечает ему военный. — Кто-то стучит. Ты не знаешь кто? — спрашивает он вдруг Питера.
И тут все они вчетвером берут Питера в круг. Тот белеет лицом.
— Нет, — говорит, — не знаю.
— Точно? — переспрашивают его.
— Точно, — без колебаний отвечает Питер.
— Ну ладно, — говорит на это военный. — Можешь идти, — кивает он Питеру и вдруг поворачивается к Паше. — Теперь ты.
Паша растерянно цепляет очки на нос и роется в карманах, находит паспорт, отдаёт его первому. Но тут же чувствует, что этого недостаточно, и нужно их заверить, что всё в порядке и никаких проблем нет.
— Я с ним, — говорит он лихорадочно, переводя взгляд в сторону Питера.
И вдруг обнаруживает, что Питера уже нет, что тот успел исчезнуть, раствориться в воздухе, забыв на столе непочатую пачку крепких сигарет.
+
Паша сидит в просторной холодной комнате с компьютером и чёрным сейфом — очевидно, это бухгалтерия. Вывеску он не разглядел: Ганс провёл его по ступенькам наверх, подтолкнул в сырой сумрак коридора, несильно, но настойчиво, чтобы он даже не думал сопротивляться. Хоть он и так не думал — прошёл по тёмному коридору, почти вслепую, среагировал на команду за спиной, остановился. Ганс подошёл к двери, попробовал открыть, дверная ручка в его ладони сломано скрипнула, дверь не поддалась. Тогда он надавил на неё плечом и ввалился в пустую комнату. Зашёл, скептически оглядел замкнутый сейф, трогать его не стал.
— Сиди тут! — крикнул Паше. — Жди.
— Долго? — переспросил Паша на всякий случай.
— Сколько нужно, — резко ответил ему Ганс. — Проверим — пойдёшь.
Паша прошёл по комнате, сел на один из трёх стульев у стены. Потом подумав, пересел на другой. Ганс смотрел на всё это, но молчал.
— Оставайся здесь, — сказал наконец. — Не думай сбежать.
— Хорошо, — сразу же согласился Паша.
Ганс вышел, тщательно закрыв за собой сломанную дверь.
Паша сидит и ждёт. В комнате прохладно, окно затянуто плёнкой, что не защищает от ветра и сырости, сидит и думает: как же я так попался? До сих пор как-то всё обходилось. С военными он время от времени пересекался, но чисто случайно, между делом — на улице, в магазине, на станции. Когда спрашивали, говорил, что учитель. Обычно это срабатывало, независимо от того, за кого эти военные воевали. Священников и учителей во время войны трогают в последнюю очередь. И напрасно. Паша вспоминает, как впервые с ним заговорили люди с оружием, ещё тогда, прошлой весной, когда всё начиналось, когда они только появились в городе, захватывая отделения милиции и срывая с государственных учреждений флаги, и большинство местных просто не знали, как к ним относиться и чего от них ждать. Паша вот тоже не знал и знать не хотел, шёл себе после занятий домой, решив срезать путь через парк, брёл, не спеша, по солнечной майской аллее: учебный год приближался к концу, впереди было лето, хотелось закрыться в комнате и не выходить оттуда до первого звонка уже осенью. И вот тогда ему преградили путь двое с автоматами. Ну, то есть как преградили, Паша со своей невнимательностью и близорукостью сам в них врезался, а им уже пришлось как-то реагировать — оружие в руках обязывает. И вот они его останавливают, хотя и останавливают, надо сказать, мягко, без быкования. Паша помнит, что некоторые из них, особенно не местные, а те, что приехали, именно так себя и вели: подчёркнуто доброжелательно, постоянно улыбаясь мирному населению. Конфеты детям, места в автобусе старшим, вежливое стояние в общей очереди: мы здесь ради вас, мы такие, как и вы, мы защитим, будете и дальше учить своих детей. Ну да, хочется всем понравиться, особенно когда у тебя в руках оружие и ты не знаешь, против кого его придётся применить. И те с ним тоже говорили подчёркнуто доброжелательно, как со старым знакомым, мол, куда спешишь, почему под ноги не смотришь? И один, с круглым, мягким лицом, сразу же засмеялся детским беззаботным смехом, а другой тоже, казалось, хотел засмеяться, только у него не получилось: так, скривил губы, отвёл взгляд. Паша сразу зацепился за этот его взгляд — взгляд рыбака, который умеет ждать и знает, чего именно он ждёт.