Речь у него странная: как будто грамотная, русская, без примесей, но какая-то не своя. Так тут говорят бригадиры на шахтах, или парторги на собраниях, или менты в отделениях — язык не слишком образованных людей, которые ведут речь о важных государственных делах и, поскольку боятся сказать что-нибудь не то, говорят преимущественно цитатами. Паша привык к такой русской речи, он сам так умеет. У Валеры, тем не менее, даже этот казённый говор звучит симпатично: так генералы в отставке рассказывают внукам героические страницы собственной биографии, что-то беря из данных генерального штаба, что-то прибрёхивая от себя.
— Со станции, — говорит Паша. — Я со станции.
— А я тут родился, — удовлетворённо подхватывает Валера. — В районе поликлиники для работников местной железной дороги. Двадцать минут отсюда быстрым шагом по прямой. Помню, как этот интернат строили. Начало-середина семидесятых. Мы были учениками средних классов общеобразовательной школы. Прибегали сюда, строительные материалы воровали.
— Зачем? — не понимает Паша.
— Игрушек не было, — поясняет физрук.
На нём тёплый серый свитер с высоким воротом, чёрные парадные брюки, в которых он, очевидно, ходит на работу, из-под них выглядывают синие треники (в которых он, скорее всего, тоже ходит на работу). Резиновые сапоги снял, вместо них надел резиновые тапки. Жаль, что у нас такого физрука нет, думает Паша про свою школу. С физруком им действительно не повезло: мало того что женщина (всё то же самое — постоянно кричит, никогда не выслушает), так она ещё и сбежала прошлой осенью, когда город начали окружать. Паше даже пришлось несколько раз её подменять, хотя ничего хорошего из этого не вышло: на уроки физкультуры Паша приходил в тяжёлых зимних ботинках. Спортивной обуви у него не было. Старшеклассников это злило, Паша это чувствовал и однажды пошёл к директрисе, показал ей свою руку и прямо сказал, что будет жаловаться, что это неправильно, если его, инвалида, заставляют крутиться на турнике. Директриса испугалась. Собственно, не за Пашу, который с неживыми пальцами должен был рисковать жизнью на турнике, а за свою директорскую жопу, поскольку Паша действительно мог пожаловаться. Одно слово, жаль, что у нас такого физрука нет, думает теперь Паша, обжигая губы кипятком, не так противно было бы заходить в учительскую.
— Давно здесь? — спрашивает Паша.
— Сразу после окончания педагогического института, — говорит на это физрук. — Ветеран педагогической деятельности. Я тут всех пережил, — добавляет он от себя. — Ты же видишь, все разбежались. Разве что Нинка осталась. Передаю опыт молодым коллегам.