Я улыбнулась, вспомнив, как смутилась Данина, когда ее мальчишка, увидев меня в первый раз, вытаращил глазенки и непосредственно ткнул в меня пальцем.
– А почему у этой девочки волосы как у нашей старой бабуни? Белые-белые? Она что, девочка-старушка?
Данина стала что-то ему выговаривать, а я тогда задрала нос и убежала, чтобы не расплакаться. С возрастом я привыкла к такой реакции на мою внешность и перестала обращать на это внимание, а по детству, помню, сильно расстраивалась, ревела или злилась. Волосы у меня длинные и, как ни странно, совершенно седые. Белые словно лунь. Были ли они такие от рождения или поседели из-за какого-то события, я не знаю. В приют в свои пять лет я попала уже с такими волосами, а все, что было раньше, моя детская память, увы, не сохранила.
Вынырнув из воспоминаний, я потопталась у колючих кустов дикого шиповника и решилась дойти до местной харчевни, купить для Ксени лакомство. Харчевня в Пустоши была одна и весьма потрепанная, впрочем, как и всё в этой деревеньке. Располагалась она на первом этаже длинного приземистого здания. На втором хозяин обустроил тесные и сырые комнатушки для заезжих путников. Здесь же имелась лавка с товарами, в которой можно было приобрести разную мелочь в дорогу и нехитрую снедь.
Кроме учебы послушницы весьма активно занимались рукоделием и шитьем, которое потом отправляли в город на продажу. Деньги шли на благо всего приюта, но по весне практичная Ксеня сопровождала повозку и несколько медяков за связанные рукавицы остались в ее кармане. И сейчас пришлись весьма кстати.
Надвинув платок до самых глаз и выставив перед собой корзину, я зашла во двор. Здесь пахло конским навозом и хлебом, в подтаявшей глинистой грязи возились взъерошенные неопрятные куры, выискивая червяков и крошки. Сизый петух с ощипанным хвостом глянул на меня недобро, возмущенно захлопал крыльями и спрятался за колесо телеги. Я осторожно двинулась к харчевне, обходя копошащихся птиц и приподнимая подол. Грязь и навоз противно чавкали под подошвами сапог.
В самой харчевне было лучше, по крайней мере чисто. В маленьком помещении – полумрак, серый пасмурный свет едва проникает через мутные стекла, а для керосинок и свечей еще рано: день на дворе. Я робко попросила у хмурой женщины горячий сбитень, купила сладкую булку для Ксени, заплатила медяк и присела на лавку.
От пенистого медового, пахнувшего имбирем и перцем сбитня на душе стало легко и радостно, я даже задумалась, как бы раздобыть склянку побольше да угостить напитком подругу и травницу. Правда, потом вспомнила, что в кармане у меня пусто, и пригорюнилось. Ладно, решила я, булка – тоже хорошо. Ксеня обрадуется.