— Вы, случайно, не о Зеленогорском говорите? — уточнила я.
— Какой он Зеленогорский? — возмутился Левин. — Он Гринберг! Но ему было выгодно стать Зеленогорским, и он им стал. Только скажите мне, было ли в России такое время, когда евреев били по паспорту?
— Да, личность он малоприятная, — согласилась я.
— Вы очень деликатны, — усмехнулся Роман Давидович. — Короче, Ките надо было лежать полгода в гипсе с ногой на вытяжке. А у нее же по десять-пятнадцать спектаклей в месяц. Вот он и прибежал к ней — спасай, мол!
— Но ведь есть второй состав, — возразила я.
— Дорогая Женя! Когда стало известно, что Вальдовская скоро в театре не появится и вместо нее будут играть другие актрисы, настоящие театралы предпочли не портить себе впечатление от спектаклей и дождаться ее. А сборы-то от этого падают. Вот Борька и бухнулся перед ней на колени: спасай, мол, дом родной! Да еще и Марек велел ей передать, что у артиста может быть только одна уважительная причина, чтобы не выйти на сцену, — собственная смерть. Борька ей пообещал, что ее будут отвозить в театр, носить там на руках, привозить обратно, лишь бы она играла. Врачи категорически запретили, мы все ее уговаривали, Володя даже плакал.
— Неужели она согласилась? — воскликнула я. — Ведь в этом случае на ногу даже наступать нельзя! Да и боль дикая!
— Согласилась! — печально произнес Левин. — И ходила по сцене! И смеялась! И улыбалась! И боль терпела! Потому что для нее, кроме театра, ничего не существовало. Он был для нее как наркотик. Нам с Любашей детей бог не дал, а вот она сама не захотела — у нее же театр! В результате нога срослась неправильно — нерв какой-то защемился. Мы ее уговаривали, чтобы она легла в больницу, где ей ногу под наркозом снова сломают, она вылежит сколько положено, и тогда все будет нормально, а она наотрез отказалась. И уехала с театром на гастроли. А потом пришла расплата! Я с Китей, конечно, это не обсуждал, но мне Любаша рассказывала. У нее нога сохнуть начала, и она ее под брюками и длинными юбками скрывала. Появилась хромота, она стала в туфель подпяточник подкладывать, потом еще двойные и тройные набойки на каблук ставить, а под конец ей уже туфли по индивидуальному заказу делали. Но наступил момент, когда скрыть от зрителя это было уже невозможно.
— И Зеленогорский…
— Нет, тогда еще Марек! Хотя подзуживал его, конечно, Борька, стал снимать ее потихоньку с главных ролей, переводить на вторые, из персональной гримерки ее выселили.
— Такой удар не каждая женщина выдержит, — заметила я.
— А она и не смогла, — потухшим голосом произнес Левин. — Начала выпивать. Потом пить всерьез. Володя этого не выдержал и ушел. Он сам по праздникам больше одного бокала шампанского не выпивал, да и тот тянул весь вечер, а тут каждый день дома вдребезги пьяная жена.