— Женька! Еще и ты мне нервы мотать будешь? — с ходу начала она. — А ну рассказывай, что ты натворила и чем это нам поможет!
Я задумалась, как бы подоходчивее объяснить технически отсталому человеку, что и для чего я сделала, но, увидев, что она уже наладилась дать мне подзатыльник, быстро ответила:
— Александра Федоровна! Камера запишет все, что будет происходить на складе, а мы потом сможем это посмотреть.
— Эта крохотулька? — недоверчиво спросила она, и я кивнула. — А если у нее батарейка сядет?
Тяжко вздохнув, я стала объяснять ей принцип работы камеры. Вряд ли она поняла из моих слов хотя бы десятую часть, но благоразумно не стала углубляться в технические тонкости, решив, что тогда запутается еще больше.
— Скажи, что мы в результате получим? — потребовала она.
— Увидите! — многообещающе заявила я и не только успела увернуться от подзатыльника, но и перехватить ее руку, а то она ударилась бы о стеллаж, возле которого я сидела. — Ждать-то немного осталось, потерпите! — попросила я гневно сопевшую костюмершу.
— Стара я стала, — с горечью произнесла она. — А ведь я раньше мух так ловила, и ни одна от меня не ускользнула.
— Да вы и сейчас хоть куда. Просто у меня класс ускользания выше, чем у мух, — попыталась я утешить ее.
— Паршивка! — уже беззлобно буркнула она и, посмотрев на часы, сказала: — Обычно в это время Димка с Дашкой развлекаться ходят. Пошли-ка мы вниз. Анечка, наверное, уже у себя или вот-вот подойдет.
— Только вы ей ничего не говорите — не стоит ей знать, что мы сделали, — попросила я.
— И как я, недогадливая, столько лет на свете прожила? — съязвила она.
Ковалева оказалась права — Анна была уже в своей гримерке. Она сидела на диване с закрытыми глазами, сброшенные туфли валялись рядом, а ноги она положила на придвинутый стул. И, к величайшему моему удивлению, она курила, поставив пепельницу рядом с собой.
— Сейчас я тебе пустырничек дам, — засуетилась костюмерша.
— Не надо, я уже выпила, — тихо ответила Ермакова.
— Может, лучше корвалол? — шепотом спросила я у Ковалевой. — Я мигом сгоняю в аптеку.
— Я его не принимаю, там бром, — услышала меня Анна и попросила: — Сашенька, сделай мне лучше чаю.
Ковалева хлопотала вокруг нее, а я сидела в сторонке, глядя на осунувшееся лицо Ермаковой, и думала о том, что ей ведь вечером еще и спектакль играть. Это какие же нечеловеческие моральные и физические силы надо иметь, чтобы жить в таком напряжении, когда на тебя со всех сторон неприятности валятся? В театре — Воронцов, вне театра — Тихонов! Эдак ее обновленной внешности надолго не хватит! Утешало меня только то, что Воронцов вот-вот получит по зубам так, что «навсегда потеряет к людоедству аппетит», ну а с Тихоновым тоже разберемся по ходу дела.