— Правильно, — говорит Дерия. Удивительно, что Ханна еще до сих пор помнит об этом.
— Я за это время стала веганкой, — говорит Ханна. Она все еще носит на ленточке на шее обрамленную золотом звезду из стекла, точно так же, как и раньше. — И я знаю, что для животных и для экологической системы пруда довольно большая катастрофа, когда уток кормят остатками хлеба. И все равно мне не хочется подойти к детям и сказать им об этом. Я не хочу лишать их радости, вы это понимаете? При этом пара мгновений радости все же не является большой ценой за здоровье уток, а вы как думаете, Дерия?
Дерия не уверена, что они действительно говорят об утках, детях и хлебе. С Ханной она никогда не уверена, о чем они, собственно, говорят. Это состояние нравится ей, потому что оно оставляет некоторые пути, даже бесконечные возможности, когда можно сказать «я имела в виду иное». В общем, путь для отхода.
— Может быть, и нет, — говорит она. — Но, может быть, из этих нескольких моментов радости вырастет нечто иное. Может быть, что эти дети позже станут защитниками природы, потому что у них сохранятся такие прекрасные воспоминания об утках, которым они сейчас бросают хлеб.
Ханна смотрит мимо детей и мимо уток. Один лебедь держится на большом расстоянии от других плавающих птиц. Дерии он кажется жирным, может быть, он пресыщен и уже не хочет видеть этот проклятый хлеб.
— Детские воспоминания, — бормочет Ханна. — Мощный инструмент, который может сотворить очень многое. Вы правы, Дерия, — улыбается она. — Вы абсолютно правы. Вы — писательница. Я не хочу оказывать на вас давление, я знаю, что это — яд для вашей работы, но, может быть, вы расскажете мне какую-нибудь историю?
Дерия выросла у дедушки и бабушки.
— Твоя мать не хотела тебя, она оставила тебя у нас, как ребенка-подкидыша, значит, она для тебя умерла, — это были единственные слова, которые услышала Дерия от дедушки про своих родителей.
Ее дед был строгим человеком, который педантично жил по правилам и законам, которые он создавал себе сам. В семье он был законодателем, исполнителем и судьей одновременно, а самая его большая проблема состояла в том, что весь остальной мир не хотел подчиняться его власти.
Она испытывала к нему уважение и настоящий страх, но все же не могла вспомнить, было ли для нее наказание хуже, чем запрет смотреть телевизор. В остальном не было ничего, что можно было бы у нее отнять. Школа — а это Дерия обнаружила очень рано — относилась к таким вещам, которые ее дед не мог ей запретить или не хотел, а в остальном у нее не было никакой свободы. Оставались лишь сериалы вроде «Клиника в Шварцвальде», «Добрые времена, плохие времена» и «Колесо счастья», которые он мог отнять у нее, если она в чем-то возражала или в глазах дедушки и бабушки была слишком плаксивой, задумчивой или неряшливой.