– Ах, Кэтрин, какого низкого мнения ты о моем уме и моем расположении к тебе! Ты, наверное, думаешь, что я тупая, слепая и бесчувственная? Теперь я точно знаю, кого мой внук называет папой. И ничего нет удивительного в том, что ты никогда по-настоящему не любила моего сына Джулиана. Я думала, что причиной тому Пол, но теперь я точно знаю, что не Пола ты любила и не Бартоломью Уинслоу, – ты любила единственно Кристофера, своего брата. Нет, я не осуждаю то, что совершаете вы с братом. Если ты спишь с ним и находишь то счастье, которого была лишена с другими, я могу это понять. В тысячах семей каждый день происходят дела еще более противоестественные и преступные. Но ты должна была подумать о ребенке. Это прежде всего. Я должна защитить своего внука. Вы не имеете права заставлять детей расплачиваться за вашу с братом незаконную связь.
О, что такое она говорит?!
Мама, останови ее, скажи что-нибудь, сделай что-нибудь, только верни мне мой мир! Сделай так, чтобы меня вновь окружали покой и безопасность, отведи эту напасть, дай мне забыть об этом твоем брате, о котором я никогда не знал…
Я скрючился возле двери, закрыл руками лицо, не в силах уйти и не в силах слушать дальше.
Мамин голос, напряженный и хриплый, будто исполненный слез, проговорил:
– Я не знаю, как вам это стало известно… Но пожалуйста, постарайтесь понять…
– Я уже сказала, что не осуждаю. Я полагаю, что действительно понимаю тебя. Ты не в силах любить никакого мужчину так, как любишь своего брата, поэтому ты не любила и моего сына. Мне это больно знать. Я плачу о своем сыне, который думал о тебе как о совершенстве, как об ангеле, его Кэтрин, его Кларе, его Спящей красавице, которую он так и не смог разбудить. Ты, Кэтрин, была для него олицетворением всех прекрасных героинь балетов, девственная и невинная, манящая и целомудренная, а оказалась ничем не лучше, чем любая из нас.
– Не надо! – закричала мама. – Я пыталась уйти от любви Криса. Я пыталась любить Джулиана. Я действительно любила его.
– Нет… Если бы ты хотела, тебе бы это удалось.
– Вы не можете знать! – в отчаянии крикнула мама.
– Кэтрин, мы с тобой много лет шли одной дорогой, и ты небрежно оставляла мне на этой дороге незначительные сведения и напоминания о себе. А потом, я вижу Джори, который изо всех сил старается защитить, прикрыть тебя…
– Он знает? О, пожалуйста, скажите мне, что он ничего еще не знает!
– Он не знает, – по возможности мягко ответила мадам. – Но в речах его больше того, о чем он знает. Юные всегда недооценивают старых; они думают, мы не в силах сложить факты вместе и сделать выводы. Они полагают, можно дожить до семидесяти и знать столько же, что и в четырнадцать. Они воображают свой личный опыт кладезем премудрости, наверное, оттого, что мы большей частью бездействуем, а они каждый миг полны движений и жизни. Они забывают, что и мы когда-то были такими. Мы просто обратили все свои зеркала в окна… а они все еще не могут налюбоваться на себя самих.