Она не докончила. Я подумал, как жестоко было дать нам сестру, о которой я только раз обмолвился, вместо цветущей девятнадцатилетней Николь Николс…
– Ты лечил Николь? – спросил я у папы.
– Нет, сын. Но так как она приходилась мне знакомой и студенткой мамы, меня допустили к ведению лечения. Сегодня в четыре утра позвонили из больницы, и мы кинулись туда.
Я посмотрел на мою сестру. Она была очень миленькая, и розовая пижама ей была к лицу. Она вцепилась в маму и испуганно смотрела на незнакомцев, а потом уткнулась носом в мамино плечо и спряталась.
– Барт, – с милой улыбкой сказала мама, – ты тоже делал так. Ты прятал лицо и полагал, что мы тебя не видим, поскольку ты не видел нас.
– Убери ее! – заорал вдруг Барт, весь красный от гнева. – Убери ее прочь! Закопай в могилу вместе с ее мамой! Не хочу сестру! Ненавижу ее, ненавижу!
Наступила тишина. Никто не мог выговорить ни слова. Мама не могла даже вздохнуть, так она была шокирована, а папе пришлось схватить Барта, который уже порывался стукнуть Синди! Синди развопилась, а Эмма гневно воззрилась на Барта.
– Барт, я никогда еще не слышал ничего более жестокого и ужасного, – сказал папа, усаживая Барта к себе на колено.
Барт вертелся, пихался и пытался соскочить, но папа держал его крепко.
– Иди в свою комнату и подумай там, пока в тебе не проснется сочувствие к другим. Будь ты на месте Синди, ты бы не разговаривал так.
Что-то бормоча, Барт пошел в свою комнату и с треском захлопнул дверь.
Папа взял в руки свой черный портфель и собрался уходить. Напоследок он с упреком взглянул на маму:
– Как ты думаешь, отчего я возражал против удочерения Синди? Ты прекрасно знаешь, как ревнив Барт. Такой чудесный ребенок, как Синди, не пробыл бы в приюте и двух дней: ее удочерили бы и были счастливы.
– Да, Крис, ты, как всегда, прав; но мы с тобой были бы лишены дочери. А теперь у меня есть маленькая девочка, которая так напоминает мне Кэрри.
Папа сморщился как от боли. Мама сидела у стола с Синди на коленях, и впервые, сколько я помню, папа в тот день не поцеловал ее на прощание. А она не сказала ему: «Будь осторожен».
Меня Синди мгновенно очаровала. Она все трогала своими ручками, а потом тянула в рот. При виде этого милого создания во мне проснулось теплое чувство. А мама и вовсе казалась ее родной матерью – так она полюбила Синди. Обе были одеты одинаково – в розовое, с розовыми бантами в волосах, только на Синди были еще белые шелковые носочки.
– Джори будет учить тебя балету, когда ты подрастешь, – пообещала мама Синди, пока я собирался в балетную школу.