На телефон приходит сообщение.
«Я опаздываю, — пишет Гэри. — Подожди 4уть-4уть».
И что теперь?
Он вообще умеет писать? Или это такой особый способ письма? Специально писать с ошибками?
Бар забит людьми, но ты настойчиво продвигаешься вперед, ищешь свободные места, но ничего не находишь. Это должно быть весело, ты ведь помнишь. Именно для этого ты и работаешь — чтобы были деньги на переполненные бары, где можно встретить парней. Что-то в этом роде. Но это все твое циничное мышление, а Эми с Констанцией говорили тебе о негативе, о том, что не стоит превращаться в злюку после того, как тебя бросил Тот-кого-нельзя-называть. Ты вроде бы соглашаешься с ними, но не всегда можешь справляться с эмоциями. Поэтому, когда ты видишь, что в западной части бара поднимается пара и уходит, освобождая два сиденья, заставляешь себя воспринимать это как хороший знак.
Прежде чем тебе удается занять второе сиденье, девушка твоего возраста, даже чем-то похожая на тебя, садится на него, поэтому тебе остается занять хотя бы одно место. Ты падаешь на сиденье, надеваешь сумочку через плечо и разворачиваешься, чтобы видеть выход. Как бы непреднамеренно. Ты не хочешь показаться слишком заинтересованной, словно золотистый ретривер, который прыгает на дверь, когда его хозяин выходит из машины. Поэтому отворачиваешься от выхода и пытаешься поймать взгляд бармена, но его вниманием овладела группа людей, среди которых секунду назад кто-то кричал.
Ты разворачиваешься, чтобы взглянуть на дверь, и видишь Гэри.
Это должен быть Гэри. Ты понимаешь это по его взгляду, по тому, как он осматривает бар, как стоит. Тебе сказали, что он занимается спортом, и это, кажется, правда: у него крепкое подтянутое тело и упругая походка. Он ловит твой взгляд, подходит к тебе, тыкает пальцем себе в грудь, затем в тебя, затем снова себе в грудь.
— Ты, должно быть, Гэри, — говоришь ты, — друг Элеонор, верно?
— Хезер… — отвечает он, но, прежде чем успевает сказать что-либо еще, у него звонит телефон. Он выставляет перед собой указательный палец и улыбается.
— Хорошо, хорошо, да, — говорит он в трубку, снова улыбается тебе и кивает в ответ на то, что ему сказали.
Меня это ничуть не смущает, ведь так можно рассмотреть его. Неплох, не совсем твой тип, но неплох. Слишком деловой, немного типичный для Нью-Йорка, постоянно на ходу, слишком светский, слишком самовлюбленный. Блондин с уже редеющими волосами, зачесанными назад от огромного лба, — Эми назвала бы его яйцеголовым, — гладко выбрит и с широким подбородком, напоминающим лопатку для мороженого. На нем хороший костюм, синий с тонкими полосками, но слишком кричащий галстук, — Эми назвала бы его