Несомненно, сказал Мэтью, решив не противоречить мне.
Что происходило дальше, я почти не помню, какие-то смутные отрывки сохранились в памяти, но слишком расплывчато. Помню, что мне становилось совсем плохо, и Мэтью останавливал несколько раз машину. Помню, как пела песню «Ах, мой милый Августин». Вроде бы мы с Мэтью пытались попасть в дом тетушки Питти, а потом почему-то снова вернулись в его машину. Дальше темнота.
Проснулась я утром с адской болью в голове и в ногах. Мысль о том, что я бросила Питти одну на фуршете, добавила еще и мук совести.
Нужно срочно спуститься, чтобы проверить, как она, подумала я.
Скатившись с кровати, я сразу поняла, что это не моя комната. Более того, это даже не дом тетушки Питти. В открытом шкафу аккуратно висел на плечиках смокинг, на стуле небрежно лежали джинсы. Оглядев себя, я обнаружила, что на мне надета одна лишь белая мужская рубашка. В этот момент мне стало по-настоящему страшно, я даже забыла про головную боль.
О нет. Дура, какая же я дура, повторяла я вслух, закрыв лицо руками. Какой же позор!
Я решила бежать отсюда, но не смогла найти свое вечернее платье. Зато отыскалась записка, лежавшая на стуле поверх полотенца. Судорожно схватив ее, я прочитала: «Прости, пришлось уехать пораньше. Скоро вернусь. Твое платье я отвез в химчистку, но не уверен, что они смогут отчистить эти пятна. P.S. Ты была неподражаема, Аспен. Так держать! Мэтью».
Весь мой мир рухнул. Опустошение, унижение, желание умереть прямо сейчас это то немногое, что я почувствовала. Остроту ощущениям придавал еще и отвратительный запах алкоголя вперемешку с потом, который наполнял всю комнату. В ужасе я догадалась, что он исходит от меня.
Бросившись в ванну, чтобы принять душ, и увидев свое отражение в зеркале, я обомлела. Весь макияж был размазан по лицу: черная тушь отчетливо отпечаталась под глазами, помада размазалась по подбородку, а мои темные дымчато-серые тени, которыми я вчера так гордилась, заняли место румян. На лбу виднелась ссадина, а на бедре выделялся огромный синяк. Было очевидно, что за вечер я ухитрилась упасть неоднократно. Лилиан обещала, что укладка продержится целый вечер, и это оказалось более, чем правдой: даже утром шпильки и завитки, закрепленные лаком, по-прежнему держались, но это была уже не вчерашняя элегантная прическа, а нечто, похожее на взорвавшийся стог сена. Альберт Эйнштейн со знаменитого портрета наверняка позавидовал бы мне сейчас.
Я быстро стянула с себя рубашку, чтобы поскорее забраться в душ и смыть с себя ужасы пережитой ночи, как вдруг одна деталь, не замеченная мной ранее, привела меня в постыдное исступление. Конечно, во время сборов на аукцион у меня и в мыслях не было, что мой вечер может закончиться в постели с мужчиной, поэтому я не долго думала о нижнем белье и нацепила бежевые утягивающие панталоны, подаренные тетушкой Аделией на мое двадцатитрехлетие. «Это конец, Аспен, ты его больше не увидишь», подумала я обреченно и принялась яростно скрестись мочалкой, чтобы избавить тело от шибающего в нос запаха.