— Был у меня недавно такой грех: к деду Васильку на крючок чуть не поймался, — откровенно признался Маркел. — Убаюкал старик своими лесными сказками. И возомнил я себя большим поэтом. Думаю, останусь жить в лесу и буду стихами разить врагов не хуже, чем пулей или саблею... Слышал, небось, про патриарха Никона? Жил такой изгнанник в стародавние времена, который из глуши изгнания праведным словом своим гремел на всю матушку Русь, даже сам царь перед Никоновой правдою трясся, как овечий хвост. Вот и я решил «глаголом жечь сердца людей». Да хорошо, что быстро спохватился: не глаголом надо жечь, а каленым железом выжигать всякую нечисть...
— Значит, разуверился в силе слова? — перебил Кузьма и пытливо поглядел на Маркела.
— Почему разуверился? Слово — оно тоже не воробей, а грозный сокол. По собственному опыту знаю. В прошлом году, после Октября, забурлил народ, из берегов вышел, что река в половодье: свобода, равенство, братство! Тогда каждое слово правды на вес золота ценилось. Простенькая частушка — и та разила врага наповал. Я по своей Шипицинской волости сутками без устали мотался — ячейки социалистической молодежи создавал. Волостную газету организовали, — я и корреспондентом, и редактором, и наборщиком, и печатником был. По селам ту газетенку зачитывали до дыр... Так что силу слова понимаю.
— А я тебя, признаться, принял поначалу за телушку с длинными ресницами, из этого... из института благородных девиц, — рассмеялся Сыромятников. — Такому, думаю, и вправду посиживать в лесу да стишки пописывать...
— А сам-то ты кто? Рыцарь без страха и сомнения? — обозлился Маркел. Его начал раздражать снисходительный, насмешливый тон Кузьмы. «Как с маленьким разговаривает», — подумал он и выпалил наперекор, чтобы сбить спесь с собеседника: — Не люблю толстокожих и прямолинейных, как оглобля! Ни в чем-то они не сомневаются, всех-то они умнее, все-то они знают на сто лет вперед... А скажи, если умный такой, почему Колчаку удалось в верховные правители пробраться? И силища у него сейчас — дай боже!..
— Вон ты, оказывается, какой горячий! Расшумелся, как холодный самовар. — Сыромятников как-то по-новому, холодно поглядел на Маркела. — А ты видел его лично, адмирала Колчака? Нет? А мне приходилось. Представительный барин! Одно слово — морской волк. Нижняя челюсть, как у бульдога, выпирает. Такой могучей челюстью, как жерновом, можно не только Сибирь, но и всю Россию перемолоть, да вот только лоб-то у верховного правителя узковатый...
— Не знаю, к чему ты это...
— А к тому, что болтаешь ты много лишнего. Давай-ка, брат, кончай философствовать да копаться в душе, ты ведь не какой-то гнилой интеллигентишко. Принимайся-ка, брат, за настоящее дело... — Сыромятников подумал, мягко улыбнулся. — Я ведь тоже из тамошних мест, почитай, земляк твой. Из Барабинска, в паровозном депо до войны слесарем работал. А теперь, как видишь, сменил профессию.