— Неужели вы не ложились? Сумасшедший народ эти операторы, журналисты! Уж если мы, солдаты, находим время для сна, вам сам бог велел. — Он взглянул на часы. — Семь утра. Пошли завтракать к Рокоссовскому. Нам сегодня предстоит жаркий день.
Моя корреспонденция была готова. На десяти страницах убористым четким почерком, чтобы не затруднять связистов. Ее взял порученец Воронова, которому тот приказал немедленно передать на узел связи.
В доме Рокоссовского все были на ногах. Не успели мы войти, как раздался звонок телефона ВЧ. Подошел Рокоссовский. С минуту он молча вслушивался. Все, кто находился в комнате, замерли там, где их застал звонок, не сводили глаз с Рокоссовского. Он ждал. Вызывал Сталин.
— Здравствуйте, товарищ Васильев, — сказал Рокоссовский. На лице его появилась улыбка. — Спасибо, товарищ Васильев, мы вас тоже все поздравляем. Да, имели с Паулюсом беседу. Пришиблен, но держится хорошо. — Рокоссовский бросил взгляд на ручные часы и сказал:
— Скоро начинаем. Да, к концу дня, очевидно, закончим. Спасибо, передам, товарищ Васильев.
Положив трубку, Рокоссовский, обращаясь ко всем, сказал: «Просил поздравить».
Сталин сказал Рокоссовскому, что они там, в Ставке лишь недавно закончили составление коммюнике для Совинформбюро о завершении разгрома остатков немецкой группировки и, перед тем как отправиться отдыхать, стоя в коридоре у репродуктора, прослушали сообщение.
— А мы-то не догадались включить радио, — сказал Малинин.
— Самолет ждет вас на аэродроме, — сказал мне Рокоссовский. — Ну, надеюсь, вы довольны?
— Такая удача бывает у оператора, журналиста раз в жизни, — сказал я, горячо поблагодарил за помощь и, натянув полушубок, вышел на улицу. Мороз жуткий. Было утро 2 февраля 1943 года. Трое суток без сна!
В соседнем доме я растолкал спящего Шера. «Виллис» помчал нас к аэродрому, до которого было километров пятнадцать. На всем пути, как и ночью, обгоняли бесконечные колонны пленных.
Самолет «Дуглас», к которому мы подъехали, уже прогревал моторы. Летчики помогли нам погрузить ящики с пленкой. Это был материал всех операторов Сталинградского и Донского фронтов, снимавших разгром немецкой группировки. Пленка, на которой запечатлены большие события этих дней — последние бои на улицах Сталинграда, генералы, сдающиеся в плен со своими штабами, немецкие дивизии, ковыляющие в плен, пленный фельдмаршал…
Самолет поднялся над аэродромом и лег курсом на Москву. Впервые за трое суток я вздремнул, завернувшись в брезенты.
Весь путь до Москвы самолет прошел бреющим полетом. На центральном аэродроме ждала студийная машина. На улице Горького я впервые увидел на плечах у офицеров погоны. Лихов переулок. Студия ждала сталинградский материал. Пленку в лабораторию сдал Шор, а я, не раздеваясь, свалился на первый попавшийся диван и мгновенно заснул.