Он стал спускаться. Дикий чашник Гремел ковшом, и через край Бежала пена. Молочай, Полынь и дрок за набалдашник Цеплялись, затрудняя шаг, И вихрь степной свистел в ушах. И вот уж бережок, пузырясь, Заколыхал камыш и ирис, И набежала рябь с концов. Но неподернут и свинцов Посередине мрак лиловый. А рябь! Как будто рыболова Свинцовый грузик заскользил, Осунулся и лег на ил С непереимчивой ужимкой, С какою пальцу самолов Умеет намекнуть без слов: Вода, мол, вот и вся поимка. Он сел на камень. Ни одна Черта не выдала волненья, С каким он погрузился в чтенье Евангелья морского дна. Последней раковине дорог Сердечный шелест, капля сна, Которой мука солона, Ее сковавшая. Из створок Не вызвать и клинком ножа Того, чем боль любви свежа. Того счастливейшего всхлипа, Что хлынул вон и создал риф, Кораллам губы обагрив, И замер на устах полипа.
3
Мчались звезды. B море мылись мысы. Слепла соль. И слезы высыхали. Были темны спальни. Мчались мысли, И прислушивался сфинкс к сахаре. Плыли свечи. И, казалось, стынет Кровь колосса. Заплывали губы Голубой улыбкою пустыни. В час отлива ночь пошла на убыль. Море тронул ветерок с марокко. Шел самум. Храпел в снегах архангельск. Плыли свечи. Черновик "пророка" Просыхал, и брезжил день на ганге.
4
Облако. Звезды. И сбоку Шлях и - алеко. Глубок Месяц земфирина ока: Жаркий бездонный белок. Задраны к небу оглобли. Лбы голубее олив. Табор глядит исподлобья, B звезды мониста вперив. Это ведь кровли халдеи Напоминает! Печет, Лунно; а кровь холодеет. Ревность? Но ревность не в счет! Стой! Ты похож на сирийца. Сух, как скопец-звездочет. Мысль озарилась убийством. Мщенье? Но мщенье не в счет! Тень, как навязчивый евнух. Табор покрыло плечо. Яд? Но по кодексу гневных Самоубийство не в счет! Прянул, и пыхнули ноздри. Не уходился еще? Тише, скакун, - заподозрят. Бегство? Но бегство не в счет!
5
Цыганских красок достигал, Болел цыганкой и тайн не делал Из черных дырок тростника В краю воров и виноделов.
Забором крался конокрад, Загаром крылся виноград, Клевали кисти воробьи, Кивали безрукавки чучел, Но шорох гроздий перебив, Какой-то рокот мер и мучил.
Там мрело море. Берега Гремели, осыпался гравий. Тошнило гребни изрыгать, Барашки грязные играли.
И шквал за шабо бушевал, И выворачивал причалы. В рассоле крепла бечева, И шторма тошнота крепчала.
Раскатывался балкой гул, Как баней шваркнутая шайка, Как будто говорил кагул В ночах с очаковскою чайкой.
6
В степи охладевал закат, И вслушивался в звон уздечек, В акцент звонков и языка Мечтательный, как ночь, кузнечик.