Нагиб подскочил от неожиданности, когда старик остановил повозку резким окриком «Эээйя». Портовый служащий в тюрбане и с повязкой на глазу помог разгрузить повозку, сообщил, что отправление задержится до поздней ночи, и спросил, куда направляется Нагиб с грузом.
Тот ответил, что его цель — Каир, указав на надпись на ящиках, на что служащий предложил проследить за грузом на борту. Раньше десяти часов пароход не отплывет, сообщил он и, подмигнув, добавил, что на Шарье Амир эль-Гош можно найти девочек за пять пиастров.
Выделив служащему некоторую сумму денег и намереваясь больше не возвращаться к своему грузу, Нагиб попрощался и углубился в суету базара Асуана. Повсюду толкались люди. Торговцы с юга, сыны пустыни, пытались сговориться с местными, желая обменять фрукты, меха и чудесные ковры на пищу и одежду. Крики птиц в плетеных клетках могли поспорить по громкости с криками торговцев, которые несли на головах подносы со сдобой и красными и темными напитками. Можно было купить одежды всевозможных цветов и мешки с хлопком, изделия из стекла и дешевые духи, распространявшие над базаром тысячи ароматов. Между ними — рыба, кровавое мясо, кипящие котлы с нестерпимо острыми овощами.
Праздник для глаз, постоянная смена впечатлений и декораций — все это не слишком успокаивало тревогу Нагиба. В каждом торговце, в каждом незнакомце ему мерещился шпион, предатель, в каждом проталкивающемся сквозь толпу человеке — преследователь. Он был близок к помешательству.
Нагиб не осмеливался остановиться, торопился, будто его преследовали фурии, преодолеть одну за одной улицы, для защиты от солнца увешанные ткаными полотнами. Он будто находился под влиянием сковывающего мысли наркотика, позволяя толпе нести себя, словно бумажный кораблик по воде, ничего не предпринимая и лишь наблюдая за тем, что происходит вокруг. Измученный и разбитый, Нагиб, наконец, упал в кресло одного из уличных кафе, влил в себя несколько стаканов анисовой водки и чашек какого-то темного напитка и впал в отрешенное состояние глубокой апатии, позволившее ему забыть обо всем.
В своей подавленности Нагиб не заметил, как стемнело, золотые огни осветили базар, превратив его в мерцающий огненный салон «Тысячи и одной ночи». Даже звенящая музыка бродячих музыкантов не проникала в его сознание, и он, вероятно, заснул бы, если бы на его плечо внезапно не опустилась чья-то рука.
Прикосновение подействовало на Нагиба, как удар кнута. Он почувствовал, что его свободе пришел конец, и, даже не думая бежать, поднялся. Лишь когда незнакомец заговорил, напомнив, что пришло время подняться на борт, Нагиб узнал одноглазого.