.
Людей парализовал страх. Гробовая тишина и полное отсутствие в лагере признаков жизни заставили их содрогнуться. Так они и стояли, словно вкопанные, пока Солт не расстегнул верхнюю пуговицу формы, чтобы глотнуть воздуха.
— Это саботаж! — тихо сказал, почти прошептал полковник. Он повторил эту фразу, будто она успокаивала его, будто он собирался с силами, готовясь со всей силой обрушить на окружающих свой гнев. Но этого не случилось. Солт медленно обошел кратер, отбросил в сторону поломанные рельсы и осмотрел мусор, засыпавший лагерь. От охраны не осталось и следа.
Не только то, что окно было совсем маленьким, было причиной темноты в камере: зарешеченное окно выходило в шахту, ведшую к поверхности земли и вновь закрытую решеткой. Камеры, размещенные на один этаж ниже уровня земли, находились в помещении бывшей казармы на окраине Исмаилии, служившей штаб-квартирой английскому генералу сэру Арчибальду Мюррею.
Омар был арестован на Гебель эль-Каср и в сопровождении двух вооруженных солдат отправлен в Исмаилию. Полковник Солт обвинял его в измене; он не поверил словам Омара, что заговорщики действовали за его спиной. И хотя у Солта не было доказательств, он заявил, что на ближайшем заседании военного трибунала представит свидетелей.
В камере, десять шагов в длину и пять в ширину, с койками у стен, царил смрад, которым Омар поначалу не решался дышать. В первые дни, проведенные им здесь, Омара охватила уверенность в неизбежности конца. Он знал, что значит трибунал и что каждый обвиненный приговаривался к смерти через расстрел. И в отчаянии размышляя о неотвратимом, отчего пропадало желание сопротивляться, Омар впал в некое безумие: сопровождая свои слова театральными жестами, он выкрикивал суры Корана, в которых говорилось о божественной справедливости. Омар отказывался от пищи, подаваемой дважды в день через окошко в двери, — не из протеста, а из-за неспособности принять пищу в этом состоянии.
На четвертый день, когда сознание Омара грозило помутиться окончательно, в его камере неожиданно появился еще один заключенный. В скудном свете, проникавшем в камеру, он различил удрученное лицо египтянина. Определенно тот не был ни пастухом, ни крестьянином, скорее служащим какого-нибудь учреждения.
Омар протянул вновь прибывшему руку и дружелюбно поздоровался: «Меня зовут Омар». Тот же никак не отреагировал и отвернулся от Омара.
Ночью Омар проснулся от страха — незнакомец тряс его за плечи.
— Эй, — прикрикивал тот. — Эй, тебе что-то снилось, ты говоришь какую-то бессмыслицу.
Омар пробормотал извинения и со страхом уставился в темноту.