Но, конечно же, ко мне все это не имеет отношения, ведь Морис любит меня, он сам сказал мне.
Я никогда не забуду эти странные нотки в его прерывающемся, печальном голосе. До последнего вздоха я буду теперь повторять не только слова, но и саму интонацию: «Это было изумительно, Нея! Нея, любимая Нея, теперь ты женщина. Это было чудесно, чудесно! Нея, Нея, ты женщина».
Да, я могу повторить каждое слово и, больше того, раскрыть значение последней фразы. Когда это происходило, мне было слишком больно, но я счастлива, что он разговаривал со мной во время акта, хотя, скорее всего, это было вызвано упоенностью собственным положением, а не чем-то иным. Повторяя его слова снова и снова, я опять возбуждаюсь. Вполне естественно, мой палец перемещается с бедра к этому небольшому отверстию, которое я обычно заполняю другими образами, другими мыслями. Но это уже не мой палец, не моя рука, не привычка, даже не половой член Мориса, такой твердый и толстый, это весь Морис внутри меня, хотя больше и не причиняет мне боли.
Дорогой, дорогой Морис! Чудесный, замечательный Морис! Я очень нежно повторяю про себя «дорогой» и «замечательный», потому что слова уже сами по себе доставляют мне наивысшее наслаждение.
Вообще-то мне нужно воссоздать всю сцену: дверь открывается, я вхожу в комнату, а там голый мужчина развлекается с горничной-испанкой, например. Он задирает ей юбку, стискивает ягодицы или засовывает руку в лифчик, так что ее груди набухают и твердеют — и готово: мои груди, хотя и маленькие, сами набухают и делаются твердыми.
А затем мой любимый маршрут: от грудного соска, минуя мой чувствительный к щекотке пупок, вниз. Я напрягаю и расслабляю мышцы живота; такие движения мышц под кожей вызывают у меня дрожь. Затем я играю с волосами на лобке: вычерчиваю зигзаги и арабески, задерживая на этом свое внимание как можно дольше. Когда я не в силах больше сдерживаться, погружаю палец или даже всю руку во влагалище, где иногда так влажно, что я даже вытираю там своей ночной рубашкой или простыней.
Так как я не хочу, чтобы кто-нибудь заподозрил, то прежде чем отправиться в постель, я беру в ванной комнате небольшое полотенце, задираю ночную рубашку и кладу полотенце себе под бедра. Позднее я возвращаю его в ванную, поэтому никто ни о чем даже не догадывается. Сегодня я не предпринимала никаких мер предосторожности, и моя постель, должно быть, выглядит как после битвы. Но это — наименьшая из моих тревог. Мой дорогой замечательный пальчик делает все, что нужно, так быстро, что я даже не успеваю как следует подумать. Я мчусь как сумасшедшая со склона, откуда я обычно скатывалась, когда была маленькой, на луг, простирающийся от дома до берега реки. Я ничего не понимаю… нет, я понимаю одно: до Мориса я, должно быть, доставляла сама себе наслаждение, но сегодня то, что я пережила, было экстазом. Я поняла это сразу, мгновенно уловив разницу между испытываемым мною обычным механическим удовольствием и настоящим экстазом, который поглощает тебя всю.