- Чего ж Лев-то тянет, - пробормотал Борька.
- Не знаю, заело, небось, - ответил Гаолян. - Башку-то спрячь, не на променаде...
Боевики остановились за мостом. Должен был подойти Андрей-Лев, но почему-то не шел. Борька стоял, прислонившись к борту коляски - в гимназической шинели, тесноватой в плечах, зато длинной как ряса, было поначалу жарко, теперь озноб пробирал.
- Да что ж он не идет?
- Не знаю. Рот закрой, да жди, - процедил Филимон.
Вдруг сверкнуло, поднялось рваное облако дыма - это уже на самом мосту. Донеся вздох взрыва.
- Бахнуло все-таки! - не удержался Борька.
Гаолян только глянул с облучка и качнул кнутом.
- Не слышит же никто, - прошептал стрелок. Руки снова дрожали.
На мосту облако взрыва рассеялось, доносились протяжные крики и ржание лошадей.
Подошел Андрей-Лев, ни слова не говоря, запрыгнул в коляску. Поехали.
В мастерской было тепло, пахло стружкой. Борька посидел за столом и почувствовал как слипаются глаза. Хотелось лечь, натянуть одеяло на голову. Лучше и одеяло, и шинель. Подремать капельку...
- Спит, - сказал Андрей.
- А чего ему? Дело сделал и бахнулся, - Филимон разлил по чашкам самогон из большой бутыли. - Поспит, походит, подумает, а потом достанет его. Блевать и рыдать не станет, не из тех. В себе понесет.
- Ну и зачем тогда? Мы и сами могли.
- А затем, Андрей Николаевич, что раз мы начали, нам уже не свернуть. И ему так же. С нами ли, без нас ли, Бориска револьвер на человека вскинет. Пущай уж под присмотром, я и грех на себя возьму, готов, чего уж там.
Андрей-Лев сглотнул мутное содержимое чашки, выдохнул, отломил кусок зачерствевшей сайки:
- Может и обошлось бы с ним. Мальчишка совсем.
- С ним-то может и обошлось. Только ты вокруг глянь. Оно обойдется?
- Вряд ли.
Гаолян неспешно выпил, пододвинул ближе бумагу с селедкой:
- Я мертвецов видел поболе, чем ты, Андрей Николаевич, вырисовывал заклепок в своих чертежиках. Оно ведь как... Сидит человечек в траншее, курит, до ветру присаживается, а у самого глаза вот этакие - на селедку глянь. Может и предрассудок, да только сейчас на улице у каждого пятого прохожего взор такой рыбий, снулый. Ежели приглядеться и вникнуть. Так что деваться нам некуда, уж лучше с пулеметиком сидеть. Такое уж время наступило.
- О нас речи нет. Но мальчишку жаль.
- Чего тут возражать. Жаль, ага. Мне и себя жаль. Так бы мозг и вышиб, благо, вон какие револьверы знатные нам подвернулись. Но Глашку еще жальче - помрет девчонка с голоду и горя. Она и так-то... Взять бы девку в охапку, да бечь прочь. Подале, за горы-океаны. В Америку или хоть Африку. Но на одной ноге от судьбы не ускачешь. Да и куда я из России?