— …как жену выбираешь», — закончил Гаранин. — Эх, ты, бродяга…
— От бродяги слышу! — весело огрызнулся Семёнов.
— И почему тебя тогда медведь не слопал? — Гаранин сокрушённо развёл руками. — Фанатик чокнутый! Разрушитель семейного очага!
— А кто меня воспитал? — перешёл в наступление Семёнов. — Кто учил, что сначала дело, а потом личная жизнь? Кто десять лет назад Свешникову посоветовал Семёнова в начальники выдвинуть?
— Себе на голову, — вздохнул Гаранин — Ладно, закажи-ка мне Москву… В цирк билеты купил, Андрейка обнимал!.. Как с Наташей говорить…
— Она уже всё знает, Вера-то уже в Москве.
— Думаешь, рассказала?
— Не думаю, уверен. Сам её об этом просил.
— Эх ты, сухарь!.. А может, к лучшему, что ей Вера скажет?
— Конечно, — подхватил Семёнов выгодную версию. — Ты же знаешь Веру, она толковее нас с тобой это провернёт.
— Ну, тогда за дело, — подумав, решил Гаранин. — С чего начнём?
Семёнов достал папку и выложил на стол бумаги.
— Взял у Шумилина копии списков, — сказал он. — Здесь коллективы всех станций и резерв.
Первая зимовка на Скалистом Мысу для Семёнова началась неудачно. Станция маленькая, радистов всего двое, а работы невпроворот: каждый час нужно передавать погоду лётчикам, да ещё сводки на Диксон, разные служебные и личные радиограммы. Полярные радисты — асы: постоянная работа в условиях плохого прохождения радиоволн, извечные помехи в эфире, отвратительная слышимость требовали очень высокого мастерства. А Семёнов радистом был тогда совсем зелёным — ни хватки, ни опыта. На сроки опаздывал, принимать, передавать не успевал, то и дело просил повторить, и потому редкий день в его наушниках не пищало оскорбительное НН СПГ… НН СПГ — «вон с ключа, сапог!»
А кончалась вахта — не знал, куда себя деть. Старые приятели остались на материке, новых не завёл; зимовщики в глаза и за глаза поругивали новичка, из-за промахов которого станцию уже не раз пропесочивали, а тут ещё замолчала Галя. То ли рядовой радист с далёкой и глухой станции, затерянной на берегах Карского моря, показался ей женихом бесперспективным, то ли «с глаз долой, из сердца вон» — забыла и увлеклась другим, но восемь его радиограмм, одна другой отчаяннее, остались без ответа. А в декабре наступила полярная ночь, и недели на три забушевала пурга. Раньше хоть можно было прогуляться на берег к тюленям, запрячь собак и проверить капканы на песцов; в пургу, да ещё ночью, никаких прогулок в одиночку не допускалось, а в напарники его не приглашали. К тому же улетел в долгий отпуск Георгий Степанович Морошкин, начальник станции и замечательный человек. Семёнов лишь много спустя понял, как ему не повезло, что начало его зимовки совпало с этим отпуском. Но хуже всего были ночь и пурга. Пурга — она сама по себе нагоняет тревогу и грусть неистовым воем и разбойничьим свистом; первобытный хаос её звуков, в котором сшибаются угроза и безнадёжность, угнетает даже здорового человека и уж совсем губительно воздействует на того, чьи мысли и чувства созвучны пурге.