С Барминым Семёнов зимовал дважды, у него, как у многих опытных полярников, были свои мерки, рождённые длительными наблюдениями. Так, он очень уважал молодого доктора за то, что кожаный костюм на нём был истрёпан и донельзя засален. «Покажи мне после зимовки свой кожаный костюм, и я скажу, какой из тебя полярник», — вспоминал Семёнов Георгия Степаныча, своего полярного крёстного. Хотя и шутка, а умная, со смыслом. С одной стороны, если твой костюм изодран — значит, ты не гнушался никакой работы. А с другой — значит, ты не скупой человек, потому что кожаный костюм выдаётся полярнику на год, и многие его берегут, стараются в целости сохранить до Большой земли — для рыбалки и прочего. А доктор своего костюма не жалел и работал в нём на всех работах: и дизелистам помогал, и авралил в пургу, и мыл котлы повару, и делал всё другое, что положено и не положено по штату. Но медицинские приёмы вёл в ослепительно белом халате и в чепчике, и несколько аппендиксов удалил без осложнений, и несговорчиво за чистотой на камбузе следил.
И ещё одно важное качество было у доктора: на нём отдыхал взор. В иной красоте находишь что-то неприятное, вызывающее смутное к ней недоверие, что ли; наверное, такое бывает, когда между внешностью и душой человека не угадываешь гармонии, какая только и делает красоту совершенной. Такая красота скоротечна, рано или поздно духовная ущербность проявится на ней, как на портрете Дориана Грея. Бармину же от щедрот природы было отпущено на троих: мощно вылепленное скульптурное тело, энергичное, с богатой мимикой красивое лицо и широкая, открытая душа; особенно красили его настоящего синего цвета глаза, которые у взрослых людей вообще почти не встречаются.
— Другие жёны в слёзы, а моя чуть не пляшет, когда муж уходит в Антарктиду, — посмеивался Бармин. — Ни одной соперницы на всём континенте!
О Нининой ревности ходили легенды. Однажды в отделение, которое вёл Бармин в одной ленинградской клинике, поступила с переломом ноги прехорошенькая фигуристка, и Нине стало это известно. Наутро, когда Бармин пришёл на работу, фигуристка исчезла. Перевели. Оказалось, Нина звонила главному врачу и очень об этом просила. А мужу объяснила: «Она нарочно сломала ногу, чтобы к тебе попасть!»
— Отныне мне разрешено принимать к себе только травмированных старушек! — веселился Бармин. К Нине он, впрочем, относился с нежностью и вовсе не собирался ей изменять. Во всяком случае, не прилагал к этому никаких усилий, ибо доподлинно знал, что любая другая женщина устроена так же, как его жена. И ради того, чтобы лишний раз в этом убедиться, стоит ли рисковать такой важной для полярника ценностью, как мир и согласие в семье?