– Нэт, англичане проголосовали за выход из Европы. Главная Гэрмания.
– О Господи. Опять?
– Да.
– Наверное, придётся с ней воевать в третий раз. Простите, товарищ Джозеф, я больше не желаю ничего слышать. К дьяволу двадцать первый век с его безумными особенностями. Есть хорошая поговорка – если нет новостей, это уже хорошие новости. У вас осталось хоть немного коньяка, мой славный диктатор?
– Сколько угодно. Нам хватит, чтобы нажраться до состояния диких свиней.
– Прекрасно, сэр Джозеф. Предлагаю вот именно это сейчас и сделать.
– Каргат, батоно Уинстон. С удовольствием.
(психиатрическая больница, очень поздний вечер)
…Эээээ. Генацвале, мне очэнь стыдно было признаться ему: да, я освящал машины и благословлял старушек для отхода в мир иной от его имени. То, что я диктатор, ерунда: любому прылычному человеку иногда стоит нэмножко побыть диктатором. Он преспокойно отнёсся к моему грехопадению. Сказал – а что тут удывытельного? Так уже давно дэлают очэнь многие, ему привычно, когда на имени бога зарабатывают дэньги: одним бизнесмэном больше, одним меньше, какая разница. Бог спросил мэня, как я оказался в психушке? Я сам не вполне понимаю. Вышел из собствэнного бара подышать свэжим воздухом. На пять минут. Достал трубку, насыпал табак, раскурил… Сорт «Герцеговина Флор», канэчна. Пока священнодэйствовал, прошла всего-то четверть часа. Увлёкся. И что дальше? С двух сторон внэзапно подъезжают машины «Скорой помощи», оттуда выскакивают дюжие санитары, заламывают руки, тащат внутрь. Признаюсь, я нимнога погорячился. Вырывался, кричал, угрожал на грузинском, обещал обязатэльно найти их и расстрэлять, а семьи отправить в Магадан на поселение. Допытывался, кто работает на иностранные развэдки, поручившие напасть на товарища Сталина в рамках антисавэцкого заговора. Я подпрыгнул и упал на одного санитара, стараясь в гневе задавить врага массой тэла, но, к моему агарчэнию, я ещё не совсем избавился от предыдущей худосочности, не нагулял вес, способный расплющить противника. Короче, вёл себя как полный идиот – посему, генацвале, мне закономерно дали по морде и воткнули в плэчо шприц. Я потерял сознание, а очнулся уже привязанный к кровати в «одиночке» для буйных. Я совершил вторую ошибку – громогласно потребовал главврача и попытался взвиться к потолку вместе с кроватью, заблаговременно прывынчэнной к полу. После такого демарша меня привязали понадёжнее и вкатили в вэну дополнительную дозу. Засыпая, я бормотал, что каждому по двадцать пять лэт и метка «особо опасный», без возможности досрочного освобождэния. Прабуждэние было чудовищным. У моей кровати сидел Иисус.