Изрядно набравшийся с горя Фрейзер вышел из прокуренного душного помещения клуба на улицу. В терпком и пронзительном морозном воздухе над головой сияли крупные полярные звезды, и бархатистая тьма окутала заснеженные сопки, окружающие Ваенгу. Царящую над аэродромом тишину нарушали вырывающиеся из клуба оживленные голоса и звуки патефона, да философский перелай собак, которым мало нравились подобные нарушения порядка на подвластной им территории, и они задумчиво делились соображениями о несовершенстве рода людского.
Майкл тяжело вздохнул, уставившись на щедро забрызганный звездами Млечного пути купол небосвода. Странное ощущение возникло у него - то ли от переизбытка джина, то ли от тоски и одиночества, а может от того и другого. Ему вдруг показалось, что он втягивается в эту звездную россыпь, взмывает вверх, и видит не только ночной аэродром Ваенги, но и черное ночное море, и корабли конвоя, пробирающегося под носом у немцев, и белую шапку полюса.
А где-то там, далеко на юго-западе, возможно, на эти же звезды смотрит Пэм и ждет его скорого возвращения. Майклу даже не хотелось ей писать о продлении вынужденной командировки. Ему бы поддержать жену перед родами, а вместо этого он вынужден огорчить её известием о дальнейшем пребывании в этой далекой и чужой стране, да ещё и неопределенное количество времени.
Но звездам над его головой было мало дела и до родов Памелы, и до его тоски. Там в вышине у них была своя жизнь и свои дела, слишком далекие от мимолетного существования обитателей маленькой планеты. Вот так и земные бонзы мнят себя недоступными звездами, затевая дурацкие войны, из-за которых парни вроде Фрейзера не могут быть рядом со своими милыми!
- Товарищ Фрейзер,- тронул кто-то его за локоть,- у вас не найдется прикурить?
Майкл машинально вытащил из кармана зажигалку, и только потом обратил внимание на худенькую до прозрачности девчушку с жуткой русской папиросой "Беломорканал" в зубах.
Девушка работала раздатчицей в столовой аэродрома, да и сейчас на её гладко причесанной головке топорщилась смятая накинутым платком затейливо вырезанная бумажная наколка. Звали её Фира, и черные чуть выпуклые глаза туманились извечной еврейской печалью.
Крепкий запах русского табака неприятным диссонансом вторгся в заоблачные грезы нашего героя, и заставил внимательнее присмотреться к торчащей рядом девушке, в накинутом пальтишке с потертым неизвестного меха воротником.
- Папиросы не слишком крепкие?
- Какая жизнь, такой и табак!
Что ж, русские евреи мало отличались от американских - они обожают поговорить о тяжелой судьбе как своего народа в целом, так и себя в отдельности! Впрочем, евреев Майкл уважал и охотно им прощал эту слабость. Наверное, тех тоже бесила привычка американцев жизнерадостно улыбаться даже на похоронах.